Игорь Подбельцев - Июльский ад (сборник)

Валентин побледнел и вмиг охрипшим голосом спросил:

— Фанана, Никанор правду говорит?

Лицо Фаины полыхнуло краской, она сжала кулачки и, прикусив губу, выкрикнула прямо в лицо Зенина:

— Лжец!.. Врун!.. Подлец!.. Валентин, родненький, не верь ему, он врёт!.. Нагло врёт!..

— Что-о?! — вскричал, в свою очередь, Никанор. — Я вру?… Окстись, стерва!

И он сделал шаг вперёд, замахнулся на Фаину, намереваясь влепить ей хорошую пощёчину, но тут на его пути встал Валентин Кошляков.

— Ты оскорбил мою… мою невесту. Извинись немедленно, Никанор, сейчас же! — гневно, прошептал ои. — Извинись, я по-хорошему тебя прошу…

— Невесту?… — осклабился Зенин. — Да её любой мужик, у которого все принадлежности при себе, только пальцем поманит, и она…

Капитан Зенин не договорил, потому что Кошляков, размахнувшись, изо всей силы ударил его кулаком в подбородок; Никанор упал, но тут же подхватился и в ярости метнулся к Валентину.

Они дрались молча и ожесточённо, били, не разбирая куда — и в лицо, и в грудь, и в живот, и в шею… Они падали и вставали, не вытирая крови, льющейся и сочившейся из разбитых носов и губ. И сколько бы они ещё дрались — неизвестно, но тут подоспели танкисты из их батальона и растащили их в разные стороны.

Фаина не дождалась конца драки. Драки из-за неё. Закрыв лицо руками, она, рыдая, убежала.

Раздумья Ротмистрова прервал телефонный звонок.

— Павел Алексеевич, здравствуйте! Вас беспокоит начальник штаба Степного фронта генерал-лейтенант Захаров.

— Здравия желаю, товарищ генерал-лейтенант! Чем сегодня меня порадуете или опечалите?

— Хочу сообщить вам, Павел Алексеевич, что в основной состав вашей армии включается — дополнительно! — 18-й танковый корпус генерала Захарова. Как вы к этому относитесь?

— О-о, это приятная новость! — улыбнулся в трубку Ротмистров. — Поверьте, я искренне рад.

— Я думаю!.. Вы свяжитесь с Бахаровым, пожалуйста, и, если возникнут какие-нибудь вопросы, решите их. И вот что ещё: немедленно приведите все войска армии в полную боевую готовность. Вам ясно? И — ждите распоряжений.

— Слушаюсь, товарищ генерал-лейтенант!

— Сегодня у нас какое число? Пятое июля?… Н-да!.. Так вот, чтобы вы окончательно поняли, для чего нужно приводить армию в полную боевую готовность, сообщаю, что на Центральном и Воронежском фронтах завязались ожесточённые и кровопролитные бои с сильным противником.

— Я понял… Всё будет исполнено!

Ротмистров проезжал на «виллисе» по хозяйству комбата Чупрынина и напряжённо всматривался в застывшие в ожидании команды грозные громады танков, в лица танкистов, снующих там и сям; лица танкистов должны говорить о многом, вот генерал и разглядывал пристально каждого встретившегося на его пути парня, пытаясь понять его сегодняшнее настроение, его мысли — и затаённые, и откровенные, и открытые, — как вдруг увидел знакомого лейтенанта, того самого, которого ему когда-то «всучил» генерал Боков. Ротмистров положил руку на плечо водителя:

— Останови-ка, любезный! — и к адъютанту повернулся. — Василий, позови мне во-о-он того лейтенанта! Ты его знаешь, он наш старый знакомый. По, Москве.

Когда Земсков привёл Владимира Кошлякова, Ротмистров вышел из машины. Он устало потянулся, распрямил плечи. Владимир вытянулся было перед ним в струнку, но генерал, тепло улыбнувшись, по-отечески сказал:

— Не надо… Как служится, Владимир? С братьями в одном экипаже воюешь?

— Так точно, товарищ генерал! В одном! Только вот ещё не опробовал себя в боевых действиях, пока что только в учебных. А так хочется испытать себя в настоящем сражении…

— За этим дело не станет; я чувствую, что уже пахнет горючим порохом и чёрной гарью предстоящих боёв и сражений… Кстати, а какое настроение у танкистов? По вашему мнению, лейтенант?

— Товарищ генерал, скажу вам искренне: настроение у всех, по-моему, самое что ни есть боевое — все рвутся в бой!

— Боевое — это хорошо! Это — прекрасно! Нам сейчас без настроения хорошего никак нельзя воевать… Ну ладно, Владимир, прощайте! Служите честно…

Ротмистров повернулся к «виллису», хотел уже влезть в него, но тут его остановил застенчивый голос Кошлякова:

— Товарищ генерал!

Ротмистров остановился, через плечо взглянул на Владимира.

— Вам чего?

— Товарищ генерал, я вас поздравляю…

— С чем же это, лейтенант?

— С днём рождения! С наступающим…

«Чёрт возьми! — неловко хмуря брови, подумал Павел Алексеевич. — А ведь и точно — завтра, шестого июля, день моего рождения!.. Как это я забыл?…» — И сказал с благодарностью: — Спасибо за поздравление, лейтенант Кошляков!

В «виллисе» Ротмистров приказал адъютанту:

— Василий, — немедленно займись приглашениями на товарищеский ужин. Хочу отметить день рождения в кругу своих боевых друзей.

— Слушаюсь, товарищ командующий! На который час приглашать?

… Утром шестого июля в армию прилетел командующий Степным фронтом генерал-полковник Конев.

— Я вас искрение и от всего сердца поздравляю с вашим личным праздником! — сказал он первым делом, крепко и долго пожимая руку Ротмистрову. — Правда, подарка вот у меня пет… Зато немцы, надо сказать, с подарком к вашему дню рождения не просчитались. Конечно, то, что они подготовили — не совсем приятно. Как по-вашему?

— Чёрт с ними, с немцами! — усмехнулся Ротмистров. Они нам, Иван Степанович, подарки делают почти что ежедневно. Так что нас ничем не удивишь,

— Охотно верю, Павел Алексевич! Охотно. Но поговорим о дне сегодняшнем. Сейчас наиболее мощный удар противник наносит нам на Курском направлении. Учитывая сложившиеся обстоятельства, Ставка приняла решение о передаче вашей 5-й гвардейской армии Воронежскому фронту. Как вы к этому относитесь?

Конев вперил пристальный взгляд в лицо. Ротмистрова. Тот с честью и невозмутимостью выдержан взгляд командующего Степным фронтом. Только подумал: «Что-то уж часто задают мне этот вопрос — «Как вы к этому относитесь?»: вчера — генерал-лейтенант Захаров, теперь вот — Конев».

— Как я отношусь к переподчинению? — переспросил Ротмистров и тут же ответил: — Оттуда, сверху, я думаю, виднее.

— Значит так, Павел Алексеевич, — продолжал генерал— полковник Конев, — вам надлежит в самые сжатые сроки сосредоточиться юго-западнее Старого Оскола. Это, сами понимаете, не дружеский совет, а приказ.

И он, придвинув к себе карту, красным карандашом очертил только что названный район.

Конев улетел. А Павел Алексеевич долго ещё сидел над оперативной картой и думал, думал, думал.

Где-то через час позвонил Поскрёбышев по связи ВЧ.

Ротмистров сразу представил себе сидящего у телефона в приёмной Сталина широкоплечего, широколицего и бритоголового Поскрёбышева и ответил ему: