Канта Ибрагимов - Учитель истории

— Ана! — выдавил он из себя. — Ты неотразима! — и тут же, прикрывая лицо, как бы скрываясь от действительности. — Какой я дурак… как я несчастен!.. За что?! За что? — выскочил он из зала, однако вскоре вновь вбежал, весь потный, взъерошенный. — Тебя ждут, уже приехали!

Он бросился к Ане, как бы выражая отеческую заботу и пытаясь привлечь ее взгляд, однако Ане была уже противна эта опека, казались фальшивыми все эти реплики и жесты. Может, она еще и не презирала своего благодетеля, но он уже был для нее мелким, если не ничтожным; в свою угоду он толкал ее в самое пекло, и лишь одно с азартом разжигало ее — ей предстоит встреча и вероятная борьба не с заурядными людьми, а со знатью великой Византийской империи.

— Я буду ждать тебя. Молиться за тебя, — суетился вокруг нее Мних, пытаясь всеми частями тела коснуться этого очарования.

Ана ни слова не проронила, только свысока, надменно бросила в его строну косой взгляд, локтем отстранила и горделиво тронулась .

— Стой! — когда уже Ана была у самого выхода, тонко завизжал Мних. — Я сейчас! — он бросился в боковую дверь, взмокший от пота, вернулся нескоро; держа на дрожащих вытянутых руках что-то блестящее. — Ана, вижу, презираешь, — срывался его голос. — Но это последнее, что я могу сделать для тебя, — он торжественно поднял руки и, сам зачаровываясь, глянул на большой граненый рубиновый камень, обрамленный в золотую цепь с белыми бриллиантами. — Этот бесценный камень — подарок индийского махараджи одному из моих предков за излечение от тяжелой болезни. Только у нас он хранится более трехсот лет. Такого камня нет в Византии, а значит и в ближайшем свете, — окреп голос Мниха. — Я этот камень дарю тебе, как высший знак, чтобы во дворце все поняли, каких ты княжеских кровей.

Все-таки податливы женщины к лести, к роскоши и блеску: растрогалась Ана, обняла на прощание доктора, даже в щечку поцеловала, а Зембрия Мних тоже пустил слезу, под локоть провожал Ану, на ухо шептал:

— Как будет, что будет — не знаю, держись; я верю в тебя и надеюсь…

Почти тысячелетие просуществовала Византийская империя, и редкий год в истории этого государства проходил без ложных и настоящих заговоров и переворотов. Одна династия сменяла другую, на смену одному императору приходил другой, и тогда из дворца и от богатой казны отстранялись одни, приходили другие, и обычно победители, по традиции, боясь мщения, были безжалостны к побежденным. Последних в лучшем случае постригали в монахи и ссылали на далекие острова, а чаще выкалывали глаза, отрубали руки и даже головы.

Словом, борьба за власть испокон веков жестока. Однако так случилось, что к середине десятого века дворцовый переворот в Константинополе произошел с ведома и с участием самого императора Константина VII Порфирородного.

Прозвание Порфирородный означало принадлежность якобы к роду Македонского дома, царской семье, царской крови и — рожденный во дворце, в порфировом зале.

Уже в этом прозвании много надуманного, ибо дед Константина VII, император Василий, был простолюдином из Болгарии, который благодаря своей природной силе и красоте стал приближенным знатной особы и с ее помощью сделал при дворе блестящую военную карьеру. И когда во время очередного переворота погибли не только император, но и претендент, а Василий участвовал в заговоре и заколол императора, то, чтобы не было безвластия, заговорщики провозгласили императором уже немолодого, но все еще крепкого Василия. И когда сенат стал возмущаться — ведь Василий простолюдин, вдруг как бы случайно появился в зале придворный библиотекарь и показал запылившийся от времени пергамент, исписанный древними литерами.

Только патриарх Фотий сумел кое-что прочитать, но не все, и тогда, чтобы преодолеть палеографические трудности, пригласили самого грамотного человека в Константинополе — молодого врача Лазаря, отца Зембрия Мниха.

Патриарх Фотий и Лазарь Мних совместно исследовали пергамент — спору нет, это родословное дерево Македонской династии, имело во главе своей армянского царя Тиридата, от которого показан ряд неизвестных имен вплоть до отца Василия: справедливость должна восторжествовать!

Кто не согласен с документом, тот против царской фамилии — в общем, Василий настоящий император. И его сын Лев недолго был императором, рано умер, и остался семилетний Константин.

Кстати, с малолетним Константином тоже не все в порядке, он рожден вне брака, вне дворца, тем более не в порфировом зале, и церковь его притязания на царский трон не признавала, да и он сам по возрасту не в силах был на что-либо претендовать. Однако регентство — некий коллективный орган, выше сената, куда входили высшие сановники империи, решил, что семилетний Константин достойный император, а роль императрицы пусть играет его мать, Зоя Карбонопси, которая, кстати, на тот момент находилась в заточении, за измену неизвестно кому.

Зоя Карбонопси оказалась не только привлекательной, но и умной женщиной. Как и отца Константина — императора Льва — она сумела привлечь к себе многих членов регентства и с помощью интриг натравила их друг на друга, заставила признать себя августейшей особой, матерью императора, а значит императрицей. Так она правила семь лет, пока ее не отравили.

К тому времени Константину — пятнадцать, и он вроде может править империей, да претендентов на пошатнувшийся трон вновь много. Это логофет дрома (командующий царской гвардией) — Константин Дука; доместик схол (командующий сухопутными войсками) — магистр Лев Фока; и, наконец, тоже военный — адмирал флота Роман Лекапин.

А со смертью самозваной императрицы Зои ситуация обострилась не только во дворце и в Константинополе, но и на окраинах. И приходит страшная весть — болгарский царь Симеон вторгся в северные и западные пределы империи и спешно движется прямо к столице.

Тут не до внутренних распрей — судьба империи под угрозой. Регентство и сенат становятся на защиту юного императора Константина и от его имени отдают приказ военным выступить против болгар.

Византийская империя славилась и держалась на воинской доблести: навстречу болгарам выступили армия и гвардия во главе с Львом Фокой и Константином Дукой. В это же время флот должен был отправиться в Крым и по уговору с Хазарией на корабли должны быть взяты пять тысяч печенегов-конников и три тысячи хазар-лучников. Из Понтийского (Черного) моря флот должен был пройти вверх по руслу Дуная и, высадившись, ударить в тыл болгарской армии.

Флот под руководством Лекапина прибыл в Крым, взял печенегов, однако к Дунаю не направился, а, ссылаясь на шторм и непогоду, стал приближаться к Константинополю, посылая к столице, к своим доверенным людям в императорском дворце, в день по кораблю для получения необходимой информации. И она поступила.