Канта Ибрагимов - Аврора

Так я стала сама учиться. Очень полюбила книги, учебу, чтение, что отец, хоть я и нужна была на точке, определил меня в районный интернат. Мне был тогда уже десятый год, и меня вначале посадили во второй, а через месяц, увидев мои знания, в третий класс.

Я была круглая отличница, и не читала, а буквально ела книги, будто зная, школа не для меня. Так и случилось. Когда я была в седьмом классе, мать умерла, и я вместо нее — единственная женщина на точке… Но книги я не бросила, самостоятельно прошла весь школьный курс и даже более, а вот аттестата не было.

Тут страна СССР развалилась. Наша кошара разорилась. А в Чечне какие-то революционные дела, генерал пришел к власти, призвал к борьбе за свободу, и мои братья присягнули в верности Родине. Так свое слово и сдержали, все погибли, — тут ее голос заметно дрогнул. Цанаев подумал, что она вот-вот заплачет, но нет, сдержалась. На ее лице появилась эта странная, улыбка-маска, которая как-то быстро сошла, и Аврора продолжила: — В начале девяностых, когда у нас в стране продавалось и покупалось все и вся, впрочем, как и сейчас, мой старший брат как-то говорит мне:

— Вот тебе подарок — школьный аттестат, ты ведь об этом мечтала?

Рассматриваю аттестат — вроде выдан мне, и все в порядке: средняя школа № 26 г. Грозного, печать и подпись директора.

Я пошла в эту школу, прямо к директору. Он рассмотрел без особых эмоций мой аттестат и спрашивает:

— Что ты, девушка, хочешь?

— Настоящий аттестат, — говорю я.

Тогда он тут же разорвал мой аттестат и говорит:

— Ответишь на десять вопросов по школьной программе — получишь. Он задал гораздо больше вопросов и подвел итог: — Ты достойна иметь аттестат, и у нас у обоих совесть чиста.

Как я была рада! Я мечтала стать врачом, но на медицинский факультет такой конкурс, и меня сразу предупредили: без взятки не возьмут. И тогдая поступила на химико-биологический, где был недобор…

Сегодня многие говорят, что девяностые годы — самое трагичное время в истории Чечни. А я тогда была студентка и считала и считаю, что это было самое счастливое время, по крайней мере, для нашей семьи. Потому что в то время все знали, что будет с Россией война, почти все из Грозного уезжали, бежали, за бесценок, буквально за копейки продавая дома, ведь спроса никакого, а в Чечне, как и в России, якобы, рыночная экономика. Вот тогда-то мои братья по-дешевке смогли купить несколько домов, чуть ли не квартал почти в самом центре Грозного.

Только вы не думайте, как все сейчас считают, что мои братья были боевиками, значит, бандитами и прочее. Мои братья были верующие, очень набожные, и я считаю честными до конца, что их и сгубило. Правда, они были малообразованны и, наверное, поэтому поддались агитации и пропаганде того режима, стали военными. И не просто так, а им выдали табельное оружие и у них были удостоверения, где я видела печать: «Министерство обороны Российской Федерации».

Тогда я спросила:

— Может, и эти удостоверения, как и мой аттестат, вы купили на базаре Грозного?

— Ты что? Ненормальная? — ответили братья. — Мы присягу дали на военной базе в Моздоке. И зарплату нам в аккурат каждый месяц из Москвы какой-то полковник привозит, все по табелю, обещают пенсию за выслугу лет.

Как я знаю, перед самой войной, якобы для продления срока, эти удостоверения у братьев забрали. Позже, когда война уже шла и один брат уже погиб, я у остальных спросила:

— Почему вы воюете? Ведь силы явно неравные. С автоматом против танка и самолета? — на что они ответили:

— Мы клятву дали. От своего слова не отступим, пока не будет иного приказа… А воюем за Родину, как Бог дал. И как Богом предписано, так и будет. Аминь. Ты лучше, сестренка, благослови наш Газават…

— Гал Аладович, — продолжает Аврора, — вы простите, но отвечая на ваш вопрос, далеко забежала. А перед войной, когда я была студенткой, был у меня парень-однокурсник. Мы любили друг друга, встречались, письма писали. Перед самой войной он сделал мне предложение. А я то ли для приличия, то ли не судьба, сказала: «Можно, я немного подумаю?» Тут началась война, больше я его не видела, и только позже узнала — он погиб в первый день войны от авиаудара.

После этого была долгая пауза:

— Налить вам еще чая? — предложила Аврора и чуть погодя сказала: — Было у меня в жизни еще одно предложение от вашего друга Ломаева.

— А ему почему отказала? — спросил Цанаев.

— Женат, ребенок… А если честно, не в моем вкусе.

— А ты не боишься одинокой на старости лет остаться? — вдруг ляпнул Цанаев.

— Уже старая, — усмехнулась Аврора, и тут же, став серьезной: — Очень боюсь, — она резко встала. — Гал Аладович, вам нельзя здесь долго быть, вредно.

— А тебе не вредно?

— Вы не поверите, — улыбнулась Аврора, — я здесь себя так хорошо чувствую… Этот разбитый город, руины. А дома стоны и вид изуродованных… И дома своего нет. Здесь, как в раю! — грустно улыбнулась она, и совсем неожиданно: — Гал Аладович, а вы почему не молитесь, вы ведь мусульманин? И вредные привычки у вас, — это похлеще нашей лаборатории.

Этим Цанаев был явно смущен. Стушевавшись, он вяло выдал:

— Ну и «рай» у тебя, — пошел на самый вверх, на балкончик, захотелось курить, а заодно подышать чистым воздухом после спертого угара подвала.

Цанаев и не предполагал, что политика, точнее — такое сверхважное для республики и чеченского народа событие, как референдум, окажется столь тяжелым мероприятием. Столько вопросов, проблем, постоянно совещания на разном уровне, и он уже ждет и не дождется, когда же этот день, 23 марта 2004 года, останется позади, и если честно, то результат не вызывает сомнения: народ скажет «да» — в составе России. Будет принята новая Конституция Чеченской Республики. Однако до этого ждать еще целую неделю. А работы — непочатый край: вновь расширенное совещание, которое ведет сам Глава. Замечаний очень много. И Цанаев получил нагоняй, на его участке есть упущения. А после совещания Глава попросил зайти.

— Будь бдительным. Могут быть всякие провокации. Особенно на твоем участке, ты на отшибе.

Цанаев хотел сказать о записке, полученной Авророй, но Глава его опередил:

— Есть всякие, не совсем добрые слухи. Я уже дал команду усилить охрану вокруг твоего института.

Так оно и стало, даже Цанаева еле пропустили на работу, все досматривали. Эта опека военных уже была в тягость. А тут как-то сторож-старик под вечер пришел и говорит:

— Что-то эти федералы как-то организованно убрались, даже странно.

— А наши милиционеры? — спохватился Цанаев.

— Наши на месте — трое или четверо.

— А может, пересмена? — попытался успокоить прежде всего самого себя Цанаев.

— Может быть, — согласился сторож, — только раньше такого не бывало.