Гарри Тюрк - Час мёртвых глаз

Они разбежались, пока шли домой. Вернер протянул руку и сказал Франциске: - Пошли, мелкая краснохвостка... Девочка обиженно ударила его по протянутой руке. Но она пошла рядом с ним. Она была меньше его, и ее красные волосы горели на солнце.

Когда ему исполнилось шестнадцать лет, отец подарил ему велосипед. Он сделал это очень торжественно. Старый Цадоровски был налоговым инспектором. Его жена умерла два месяца назад, и теперь он остался один с сыном. От налогового управления до квартиры на городской окраине было очень далеко, и Цадоровски не приходил домой на обед. Он давал парнишке деньги, чтобы тот каждый день в обеденное время мог купить себе что-то поесть. Вернер в полдень приходил из гимназии домой. Тогда он отрезал себе от хлеба в банке несколько кусков, намазывал на них маргарин и ел. К этому он пил холодный, черный кофе, оставшийся с утра. Он собирал деньги. Через полгода он собрал достаточно, чтобы купить велосипед. Он пошел в ближайший магазин и купил самый красивый дамский велосипед. Он проехал на нем несколько домов дальше, туда, где жил мальчик, который тогда тоже попал ножом в картинку. Мальчик учился на слесаря. Он уже зарабатывал деньги и обходился с ними достаточно щедро.

- Смотри, Макс, - сказал Вернер, - я оставлю этот велосипед у тебя. Он принадлежит Франциске. Если тебя кто-то спросит, скажи, что он принадлежит тебе или твоей сестре, и вы даете его на время Франциске.

- Он краденый? - поинтересовался мальчик.

- Нет, - сказал Вернер, - я его купил.

- В порядке, - объяснял Макс, - у тебя есть сигарета?

У Вернера сигарета была. Они закурили, и Макс сказал с уважением: - Франциска будет красивой девушкой. У нее такая грудь...

Был май. Они лежали где-то под розовыми цветущими деревьями в маленьком лесу, далеко от города. Горы поднимались над ними. Они были одни. Велосипеды лежали в стороне. Было воскресенье, они уехали за город, чтобы остаться наедине друг с другом.

- Ты уйдешь, и я буду чувствовать себя одинокой без тебя..., - сказала Франциска. Она выглядела как двадцатилетняя. У нее все еще были длинные рыжие волосы. Они спадали ей на плечи. Он играл этими рыжими волосами, и его рука скользила под ее расстегнутой блузкой. Кожа ее грудей была белой, как свежее молоко.

- Я всегда буду однажды дома, - ответил он. Его голос звучал сдавленно. Он гладил ее груди.

- Твой отец говорил, что ему это не очень нравится. Он хотел бы еще попробовать отговорить тебя от этого. Он говорил это моей матери.

Он совсем расстегнул ее блузку и целовал ее кожу.

- Я буду писать тебе, - тихо произнес он, - и я всегда буду однажды дома. Я буду писать из Берлина, и из Амстердама и Парижа. Во всем мире, где бы я ни был...

Она гладила его лицо. Ее пальцы играли с его волосами. Она видела его глаза над ее лицом. Немного полуоткрытые, блестящие глаза.

- У тебя..., - говорила она, - у тебя не может быть ни одной другой, когда ты уедешь, ты слышишь? Никого другого, кроме меня...

Он не отвечал. Он обнял ее тело. Это тело было гибким и горячим. Кожа была гладкой и шелковистой.

- Только подожди..., - шептал он. - Однажды я вернусь, и тогда я припаркую свою машину перед домом. Потом мы уедем вместе. Когда наступит время, вы поженимся, и ты всегда будешь сопровождать меня...

Ее тело прижалось к нему. Она кусала его в губы, но он не чувствовал этого. Он видел ее глаза. Коричневатые с красным мерцанием.

У нее самые странные глаза в мире, думал он. Она прекрасна. Когда она станет старше на несколько лет, люди будут смотреть ей вслед. Она сможет хорошо одеваться. Элегантно.

Цветок качался по воздуху и зацепился в ее волосах. Принцесса цветов, думал он. Принцесса цветов с огненными волосами и горящими глазами. Принцесса цветов, огненные волосы, Франциска, принцесса цветов...

- Ты…, - шептала она, - никто не может знать этого... никто! Только мы двое. Никто кроме нас. Это наша тайна... Их тела лежали, поглощенные травой, и цветы, скользя, падали с крон деревьев.

- Ты моя принцесса цветов..., - шептал он устало. У нее были влажные глаза и очень красные губы. Он снова целовал их. Вечером, когда они ехали домой, он говорил ей со смехом:

- Подожди, однажды тебе больше не нужно будет шить платья и пальто. Ты будешь путешествовать со мной на машине. В Париж, в Рим, повсюду, где я буду...

Когда у него был аттестат зрелости в кармане, он поехал в Берлин. Ему потребовалось два дня, пока он не нашел импресарио, который понимал, что можно было делать из этого молодого человека. Импресарио наливал ему коньяк. Вернер пил его глотками и смеялся. – Не пейте много, от этого руки становятся неуверенными...

Импресарио листал свой каталог. Он мог разместить этого человека всюду. Этот человек был хорошей находкой.

- Где вы этому научились? – хотел знать импресарио.

- Я научился сам, - говорил Вернер, - всегда немного тренировался. Еще ребенком. Мне это доставляло удовольствие. Ножи были моей страстью. И в гимнастике я был всегда хорош.

- У меня для вас есть партнер, - объяснил импресарио, - в труппе Карлоффа. Отборная программа. Приглашается в лучшие дома. Дама, которую я имею в виду, выступает с жонглером. Очень трудный номер. Она исполняет его великолепно. Я приглашу ее на завтра. Где вы переночуете?

Вернер переночевал в маленьком пансионе. Он не стал брать задаток у импресарио. Он посетил кино и рано лег спать. Утром он вспомнил, что ничего не ел. Он улыбнулся и подумал о Франциске. Принцесса цветов с огненными волосами...

Партнерша прибыла вовремя. Роскошная блондинка с танцующей походкой. Как укрощенная дикая кошка.

- Мадам Дорис, - представил ее импресарио. Потом он обратился к ней и объяснил: - Этот господин новичок в ремесле. Один из этих природных талантов, которых находят один раз за сто лет. Давайте пойдем в зал...

Вернер метал ножи в стену. Импресарио изобразил мелом на досках фигуру женщины. Рисунок был неуклюжим, и мадам Дорис снисходительно улыбалась. Она была дочерью сапожника из Бохума.

- Хорошо, - сказала она, когда Вернер закончил бросать ножи. - Что вы еще умеете? Импресарио потянулся за матом, но Вернер остановил его.

- Я делаю это без матов!

Его тело было натренированно. Он разучил все это тысячу раз. - Партерная акробатика всегда хороша, - заметила мадам Дорис, - как своего рода интермедия. У нас как раз такого нет. Это повысит ваше жалованье, господин... Как там вас зовут?

Импресарио снова предложил коньяк, когда они сидели в бюро. Мадам Дорис потребовала новый договор.

Импресарио кивнул. Он составлял его, пока мадам Дорис беседовала с Вернером. При этом она пристально смотрела на него. Ее глаза были несколько воспалены. У нее были коричневые кончики пальцев, хотя она курила сигареты только до половины. Пять сигарет за час, «Мемфис», из жестяной коробки. Она смеялась. В хорошем настроении она хлопнула Вернера по колену.