Сергей Калашников - Самый длинный век

Сижу час, второй. У меня везде чешется, хочется чихнуть, попить и потянуться. Хорошо хоть комарья тут нет. Тихий ласковый день, птички чирикают. И – ни души. С нашего наблюдательного пункта это место не просматривается… тоска.

Повезло мне только вечером – услышал как под чьим-то весом качнулся камень. Скрежетнуло характерно. Но не здесь, а дальше по тропе. То есть, кто-то куда-то переместился. Причём, не животное, потому что у коз и баранов на ногах копыта, а они стучат. Здесь среди беспорядочно торчащих камней и прущих в промежутках между ними кустов найти или быть обнаруженным – равновероятные события. Но тот, кто сохраняет неподвижность, имеет предпочтительные шансы – то есть, ищущий находится в проигрышном положении. Хорошо, что дальше не сунулся.

Когда стемнело, отступил потихоньку, прокрался по тропе поближе к Горшковке, и снова затаился. Тут и уснул. Утром разбудили меня голоса троих человек, идущих к озеру. Речь их я не разобрал, но сам факт появления этой группы всё поставил на свои места. Ничего мне не показалось, ничего я не насочинял – была засада. То есть под видом кочевого племени к нам действительно пожаловал военный отряд. Тревога не была ложной. Стрелять же в них я не стал. По моим силам дистанция великовата, хотя, место открытое.

Пошел другой тропой. Пусть и длиннее она, но не сулит неожиданных встреч. А на ногу я скорый.

***

В Горшковке что-то пылает. Чужие воины снуют между землянками, но воплей избиваемых жителей не слышно – ушли они, что радует. У берега нет ни единой лодки, только одинокий челнок покачивается на воде метрах в двухстах от суши. В нём вижу троих, причем, судя по торчащему за корму костылю, правит Одноногий Лягушонок. Воины от жилищ спускаются к озеру с горшками, не иначе, собрались гасить огонь. Гребец в пироге заработал веслом, направляя её навстречу неприятелю, на носу встал и выпрямился стрелок. Из ростового лука сидя не стреляют.

Сближение с берегом происходит стремительно. Выстрел. Один готов. Стремительная Ласка стрел напрасно не тратит. Несколько брошенных в ответ копий с большим недолётом уходят в воду. А вот и Лягушонок с кормы стрельнул, отчего у противника стало бойцом меньше. Теперь встал Кит и… призовое попадание. Враг срочно ретируется, а потом возвращается обратно под прикрытием щитов. Правильно рассудил Сидящий Гусь – набрался неприятель опыта.

Водоносы снуют между берегом и пылающим в посёлке пламенем, а лодка со стрелками потихоньку удаляется. Сделать хорошую стрелу непросто, так что втыкать её в плотное плетение ивовых прутьев никто не станет.

– Заенька! Ну, наконец-то, вернулся, – Тычинка рада мне, как родному. – Это Загря тебя унюхал и привел меня.

Мой пёс – собака неласковая. Лежит в сторонке и скалится. Не умеет он радости выражать, хоть тресни. И прикосновений не любит. А Тычинка любит. Так меня стиснула, что рёбра затрещали… Добрыня Никитишна.

– Загря! Веди сюда Фаю, – отдаёт она команду собаке. – Видел, какой мы костёр запалили в стойбище? – это уже мне.

– Постой, а с чего вы взяли, что ждать меня нужно именно здесь?

– С этой высотки прекрасный обзор и на Горшковку, и на все её окрестности, – "жена" моя не раз уже бывала на военных сборах, так что терминологией владеет. Ну а что? Тактические занятия я проводил. Но как раз сейчас выявлен огромный разрыв между моими теоретическими знаниями и их практическим применением. Идти туда, где тебя ждут – залог больших неприятностей.

– Тогда противник должен был послать сюда наблюдателя, – доходит до меня вся глубина собственной тупости.

– Конечно, послал. Двоих. Мы их в малинник затащили.

Выяснять, как мои неандерталочка и андерталочка справились с двумя крепкими мужчинами я не стал. Пошёл в малинник и обыскал трупы. Оба застрелены прямо в сердце. Одна из стрел прошла насквозь – Тычинкина жертва. На шеях бородачей амулеты из цветных перьев, то есть знак племени Крикливых Соек. А вот под одеждой – рыбки на шнурках. Знакомые такие – точно, как в прошлый раз. Деревянные Рыбы к нам пожаловали.

Серый и Серая подошли, ткнулись носами – эти собаки поласковей сидящего поодаль моего пёсы. Файка подлетела с обнимашками – семья в сборе.

Выглянул из зарослей – между посёлком и озером, прикрываясь плетёными щитами, по-прежнему снуют бойцы с горшками. Оп! Кит кого-то свалил. Видно, приметил чью-то небрежность, вот и воспользовался. Это, получается, под Горшковкой за первый день боевых действий враг потерял уже тридцатую часть личного состава. В аккурат шестерых из ста девяносто трёх бойцов, что мы насчитали позавчера на перевале.

Мы тихонько сидели и наблюдали за тем, как неприятель продолжал пожарные мероприятия, как большая группа ушла на восток, и маленькая – на запад.

– Они на рассвете напали, – рассказывала Фая. – Бормотун, ой, Грозный Рык только успел факел бросить в кучу, куда мы стащили все дрова, и ушёл на последнем челне. Жалко, мы их из такой дали возили да складывали. Вон, до сих пор горят, – в этот момент в стойбище полыхнуло. – Кажется, нашли горшок со скипидаром и решили им огонь залить.

Мне до слёз стало жалко скипидара. Но спросил я о другом.

– Наших никого не поймали?

– Никого. Женщины сразу в Бастилию ушли, как только увидели дым на Косухе. А мы сюда перебрались, тебя поджидать. За Рыка волновались – он такой неуклюжий!

– А где вожди, где мужчины?

– Не знаю. Когда записку от тебя получили, переслали её в Гороховку с лодкой, что привозила известняк. Ну и на словах ребятам растолковали её содержание, а то там может и не оказаться грамотеев. Потом ещё мамуля твоя сюда наведаться успела, ей тоже всё обсказали. А больше тут никто не появлялся. Хотя, вскоре после нападения пришло трое охотников с севера, но они не наши.

Так мы и сидели в зарослях молодого леса, поглядывая по сторонам и поджидая прихода смены к убиенным дозорным. Но никого не дождались.

Вести войну не неся потерь считается невозможным. Хм. У меня по этому поводу совершенно иная точка зрения. Дело в том, что это безумно хлопотно, продумывать любой шаг противника и в каждом же случае готовить ему полные неожиданности. Придумывать, как укусить так, чтобы потом успеть смыться. Во время войны с Японией я это на своей шкуре прочувствовал, но расчет свой сохранил в том составе, в каком принял под командование.

Мне и сейчас будет очень больно, если придётся хоронить кого-то из своих. Вот девчата мои, ещё даже любви неизведавшие! Их же надо гнать подальше от Рыб, прятать в глуши, как главное достояние племени, залог его будущего. Воевать – долг мужчин. Но мы – очень маленькое племя, поэтому, подвязываю яйца, чтобы не звенели мужским шовинизмом, и приступаю к анализу своих возможностей.