Михаил Домогацких - Южнее реки Бенхай

Вы не хотите купить эту старинную вазу? Понятно, деловому человеку не так удобно возиться с ней, хотя мы можем доставить покупку в любой район мира, и это будет очень недорого. Но как вы отнесетесь вот к этой вещичке? Скажу как другу, что это самое ценное из всего, что есть в этой лавке, — торговец обводит руками лавку, и покупатель перестает что-нибудь понимать.

Если эти редкостные картины четырех времен года из кораллов, нефрита, яшмы, слоновой кости, позеленевшие от древности ритуальные курильницы, бронзовые чаши, инкрустированные серебром, истонченные временем свитки картин древних художников и каллиграфов, выполненные на шелке, не могут сравниться, по мнению хозяина, по ценности с этим перстнем, то что же тогда он представляет собой?! А хозяин уже вошел во вкус. «Такие перстни, — говорит он, — посмотрите на выбитый знак, — и услужливо подается многократно увеличивающая лупа, — такие перстни носили только принцы и принцессы самой сладострастной императрицы Китая — Цы Си. А она, скажу вам, понимала толк в прекрасном. Вам не нужен перстень? Пожалуйста. Но посмотрите вот на это». Из шкафчика с потайным замком извлекается коробочка, в которой на мягкой бархатной подушечке лежит оригинальной формы флакон из полупрозрачного розового минерала. Искусно сделана подставка из слоновой кости или эбенового дерева, радует глаз орна-

мент из накладного золота и серебра. А полированная, излучающая тепло поверхность — настоящее чудо резьбы по камню. «Это действительно самое ценное, что у меня есть сегодня. Будь это моя собственность, я бы мог год, а то и два ничего не делать. Может быть, этим флаконом пользовалась несравненная Ян Гуйфэй, самая знаменитая императорская наложница в истории Китая. Во всяком случае знак, вырезанный на донышке флакона, говорит о его принадлежности члену императорской семьи, жившему почти девятьсот лет назад…»

Не надо ставить под сомнение этот факт. Владелец, или скорее его доверенный, будет уверять, клясться, разводить руками, призывать в свидетели небо и наконец, достав старинные каталоги, найдет в них картинку именно этого и еще нескольких флаконов, имеющих историческую ценность.

«Вы будете сожалеть всю жизнь, если упустите такую возможность. Просто случайность, что мне удалось показать вам эту редкость. Один очень богатый американский господин просил специально найти для него такую редкость. Вы знаете, такие вещи на витринах не стоят, их приходится искать. Мне удалось найти у еще оставшихся в живых потомков знаменитых людей, и они согласились уступить реликвию. Я вижу, вы разбираетесь в древностях и поэтому догадываетесь, какие деньги пришлось выложить — и не в пиастрах, а долларах. А что было делать? К сожалению, господин, заказавший раритет, вчера вынужден был немедленно вылететь домой по неотложному делу. Поверьте мне, господин, может быть, вам еще удастся увидеть что-нибудь подобное где-нибудь в музее, но купить… Извините, такие вещи не появляются на антикварном рынке каждый день…»

Если вы купите, то, вероятно, будете счастливы и всю свою жизнь станете рассказывать друзьям, как в Сайгоне, настоящем вертепе Азии, вам удалось раскопать, отдав, конечно, порядочную сумму, эту музейную редкость, и не будете подозревать, что вместо купленного вами раритета завтра же будет положен другой, не менее древний, не менее знаменитый. И ему найдется аналог в справочнике, и на нем будет клеймо эпохи какого-нибудь древнего императора, хотя сделан он две недели назад где-нибудь на Тайване или в Кантоне, а может, и совсем рядом, в китайском районе Сайгона — Шолоне.

Полковник Юджин Смит во время прогулки по самому богатому и яркому отрезку улицы Катина между отелями «Каравелла» и «Мажеетик» объяснял Питеру Мартину, следователю 541-го отряда военной разведки, занимающейся делами военнопленных, как осторожно надо подходить к вкладыванию своих средств в китайский антиквариат в Сайгоне.

Мартин, только недавно прибывший из США и никогда не видевший азиатских городов, был ошеломлен. Ему казалось, что сокровища всех музеев мира перекочевали сюда, в Сайгон, что большинство алмазов, добываемых в Южной Африке, после обработки в гранильных мастерских Брюсселя или Антверпена поступают прямо к ювелирам столицы Южного Вьетнама.

— Месяц живу в этом городе, — делился Мартин своими мыслями и сомнениями, — и пока не могу понять, что здесь происходит. По-моему, он ни на что не похож. Вроде бы город со всеми присущими ему атрибутами, похожий чем-то на наши города, — бизнес, торговля, проституция, наркотики, Порнофильмы. А с другой стороны, я замечаю, что большинство жителей — я побывал в трущобах, на окраинах, в самых бедных кварталах— живут так, будто ничто городское к ним не имеет никакого отношения. Объясните мне, пожалуйста, Юджин, что это за место — Сайгон? Вы ведь тут не новичок.

— Да, Пит, понять Сайгон действительно новичку трудно. Ты не обижайся, поживешь, сам потом будешь выступать гидом по самым сложным социальным проблемам этого города.

— Только хотелось бы побыстрее разобраться, чтобы не тыкаться, как слепой котенок, куда не надо.

— Когда будешь изучать Сайгон глубже, исходи из того, что больше чем наполовину он — творение наших рук. Мы его создали, Со всеми теневыми сторонами. Так уж случилось, что мы принесли в эту азиатскую страну свои порядки и хотим, чтобы они прижились, стали частью образа жизни ее народа. Это противоестественно, Пит, потому что у вьетнамцев уже по меньшей мере два тысячелетия назад сложилась своя структура жизни, семьи, отношений между людьми, религиозные верования и народные традиции. Они могут казаться нам отсталыми, нелепыми, смешными, примитивными, но не нам их менять. Они устраивают людей, которые живут здесь. Мы вторглись со своими идеями в чужой и непо-

нятный для нас мир. Мы, как ураган, ворвавшийся в угольную лавку, — все перемешали, перевернули, подняли тучи пыли, через которую невозможно разглядеть, где же выход. Правда, не мы первыми начинали перестройку вьетнамского образа жизни. Почти сто лет занимались этим французы. Но французы не та нация. Они не обладают ни нашим размахом, ни нашим самомнением, ни нашим прямо болезненным сознанием, что только мы можем научить, как надо людям жить.

— Не слишком ли ты строг к нашей милой Америке, Юджин?

— Возможно, и строг, но, может быть, это простительно. Я слишком ревностно отношусь к ней, и мне не хочется, чтобы она выглядела в глазах других народов слоном, зашедшим в такую вот фарфоровую лавку, — показал Смит на магазин, на обеих дверных притолоках которого висели старинные лаковые доски с красиво выписанными золотом иероглифами. — Здесь живет мой старый знакомый, который учил меня премудростям китайского языка. Настоящий философ и поэт, как все воспитанные старые люди.