Филипп Голиков - Красные орлы (Из дневников 1918–1920 г.г.)

У меня светло и радостно на душе: Красная Армия наступает, колчаковское войско трещит по швам.

Стучат колеса, трясется вагон. Мы едем по железной дороге в Чусовую. В эшелоне, кроме политотдела, штаб, батальон связи, санчасть.

Смотрю в окно. Знакомые места. Здесь мы воевали в прошлом году. Выбегаю на каждой остановке: Валежная, Комарихинская, разъезд у Кутамышского починка, Селянка, разъезд у Новиковки, Калино…

Сколько крови тут пролито, сколько людей погибло! Но не зря ведь. Сегодня мы мчимся вперед, полки крушат колчаковскую мразь. Заря пролетарской победы встает над землей. Нет, ни одна капля крови не пролита напрасно! Товарищи спрашивают:

— Чего переживаешь? Почему на каждой станции выпрыгиваешь?

В ответ я рассказываю о «Красных орлах». Вчера перенервничал, как никогда. Никак не мог найти свою заветную тетрадь. Туда, сюда — нигде нет. Меня бросало в холод и жар. Неужто думы, записанные под гром орудий и треск пулеметов, потеряны навсегда? Неужто дневник попал в чьи-нибудь чужие руки?

Крепко я был наказан за свою небрежность: тетрадь спокойно лежала в чемодане одного из политотдельцев, куда она попала совершенно случайно…

Не могу не записать очень важные новости. Я узнал их лишь вчера. Мой отец, о котором я столько времени ничего не слыхал, жив. Сидит в Екатеринбургской тюрьме. Жив и дядя Сережа, схваченный в тот же июльский день восемнадцатого года отрядом белых бандитов.

Многие из арестованных вырвались на свободу. Но другие по-прежнему в тюрьмах. В том числе Фрол Васильевич Калистратов и Сергей Викулович Пшеницын.

Все это рассказал один из пленных, мой земляк. Пленных было более шестисот человек. Но я упорно искал кого-нибудь из Зырянской волости. И нашел.

От этого же пленного узнал, что моя мама здорова. Народ ее не дает в обиду.

Какое счастье после стольких тревог узнать, что родители живы! Последнее время меня особенно беспокоила судьба матери. Я боялся, не глумятся ли белогвардейцы над нашей семьей.

Когда пленный сказал: «Твоя мамаша жива», я почувствовал, как бешено застучало сердце и мне захотелось побыть одному. Как дороги мне отец и мама! Исподволь мечтал я все эти месяцы о встрече с ними. Отныне уверовал: такая встреча, состоится!

Не могу забыть вчерашнюю ночь.

Поезд шел вдоль реки, которая сверкала серебром, переливалась в свете луны. Тихо-тихо притаились ракиты и кусты. Небо на западе еще хранило отблеск закатившегося солнца.

Поезд мчал, рассекая могучей грудью тишину. И сердце рвалось вдаль. Куда? К хорошему и светлому, которое, я верю, ждет впереди.

На душе было немного грустно. Я бы сказал, печальная радость владела мной. Наверное, слишком много трудного изведал я, чтобы отдаться целиком радостному чувству…

Сегодня прибыли в Чусовской завод. Весь день в напряженной работе. Только сейчас, поздно вечером, усталый добрался до квартиры.

Сделал эту короткую запись и ложусь спать.

Вот и я дожил до своего девятнадцатилетия. Пошел двадцатый год.

Мне раньше думалось, что после девятнадцати кончается молодость и юность. Кажется мне это и теперь. Поэтому сегодняшний день рождения мне не особенно нравится, и я никому не сказал о нем, не хотелось праздновать.

Но одно я твердо знаю: жизнь моя приобрела настоящий смысл с той поры, как записался в РКП(б), а потом пошел в Красную Армию.

Вчера было партийное собрание политотдела. Меня избрали в президиум партячейки.

Пришел приказ Главкома. Из нашей Особой бригады, двух полков Северного экспедиционного отряда, 10-го Московского полка будет формироваться 51-я стрелковая дивизия. Возглавит ее товарищ Блюхер.

С великой радостью, от всего сердца пишу: «Гром победы, раздавайся!». 14 июля наши войска взяли Екатеринбург.

Помню, как еще в восемнадцатом году под Егоршино, Алапаевском и Кушвой мы мечтали об освобождении Екатеринбурга. Сбылись наши мечты.

От белой сволочи очищена линия Пермь — Нижний Тагил. Взят Златоуст.

Издалека до нас доходят тоже добрые вести. На Петроградском фронте все хорошо. Поправляется положение на Южном.

Ярче разгорается огонь революционной борьбы в западных странах.

Плохи ваши дела, господа капиталисты.

Да, Екатеринбург взят. Но жив ли отец? Мало ли какую подлость могли совершить белогвардейцы перед своим уходом. Одна надежда: беляков гнали так быстро, что им было не до арестованных…

Вчера у меня выдалось несколько свободных часов. Гулял по берегу Чусовой. До чего же красива река. Широкая, быстрая, бурлит и пенится на порогах. А как хороши обрывистые берега!

Гулял я, говоря по совести, не один. Со мной пошла Шура В. - школьный инструктор политотдела. Она давно здесь работает, прежде была студенткой Пермского университета.

Я знаю, что Шура крепко дружит с товарищем К. Но, замечаю, что последнее время стала и мне оказывать внимание, сама намекнула на встречу.

Я позвал ее с собой на Чусовую. Она охотно согласилась. Однако наш разговор никак не клеился. Шура старше меня, образованнее. Мне не удается держаться с ней просто. Она смеется и перебивает меня:

— Зачем это ты все время о высоких материях рассуждаешь?

Неожиданно для самого себя я обнял и поцеловал ее. Шура тоже обхватила мою шею, прижалась ко мне…

Неприятный осадок остался у меня после этого. Ведь дружбы и любви между нами нет и не будет. Тем более, что она собирается вернуться в университет и со дня на день уедет в Пермь.

Тогда зачем все это? Ведь мы же из людей, которые борются за новый мир и новые отношения…

В донесениях и сводках мелькают места, с которыми связаны многие воспоминания: Теплая Гора, станции Европейская и Азиатская, Верхне — и Нижне-Баранчинский заводы, станции Гороблагодатская и Сан-Донато.

Белые бегут. Кушва, Нижняя Ланя и Нижний Тагил в наших руках.

Политотдел на днях переедет в Кушву.

Части и тылы бригады растянулись вдоль Горнозаводской линии.

В Чусовой восстанавливается разрушенный белыми железнодорожный мост. Работают местные жители под руководством инструкторов из инженерного батальона. Мост надо как можно скорее привести в порядок. К востоку от Чусовой не хватает вагонов. Это затрудняет снабжение полков и вывоз раненых.

Население, намучившееся под владычеством белых, трудится не за страх, а за совесть. Все хотят, чтобы Красная Армия скорее добила врага.

Штаб предупредил: скоро боевые действия придется вести в районах, на которые имеются только малопригодные карты — 50 верст в дюйме.

Я теперь каждый день отмечаю по карте политотдела наступление наших славных полков. На листе десятки красных флажков.