Филипп Голиков - Красные орлы (Из дневников 1918–1920 г.г.)

…Из ума не идут рассказы о пытках, расстрелах, злодеяниях белой гвардии. Беляки чувствовали, что им приходит конец, а потому и неистовствовали, как дикие звери.

В Камышловскую тюрьму прибыла однажды этапная партия в 180 человек. Здесь ее принял какой-то казачий отряд. Уже на первой перекличке одному старику за то, что он не расслышал свою фамилию, дали 25 ударов саблей плашмя. Остальных били прикладами, сбрасывали с лестницы, стегали плетками. По дороге на Тюмень отставшим отрубали головы. Пока дошли до села Никольское (оно от Камышлова в девяти верстах), от партии арестованных осталась половина.

За Никольским — опять расстрелы. Стреляли прямо по сбившимся в кучу людям. Раненых добивали штыками, прикладами, саблями. В конечном счете от этой большой партии уцелело лишь десять человек.

Сейчас в Камышлове создана следственная комиссия. Она занимается расследованием преступлений белогвардейцев, вскрывает могилы расстрелянных.

Мне многое рассказывали товарищи, которые присутствовали при раскопке могил. В каждой могиле — пять, десять, а то и больше человек. У трупов разбиты черепа, отсечены руки, отрублены саблями головы, у женщин штыками проколоты груди. Даже не верится, что люди способны на такое.

Нет, это не люди, это звери, которые питаются человеческой кровью, кровью рабочих и крестьян! Народ никогда не забудет безвестных страдальцев и мучеников за Советскую власть, за победу мировой социалистической революции.

Вечная память и вечная слава дорогим товарищам, отдавшим свои жизни за счастье грядущие поколений!

Поезд мой отходит через два часа. С ним намереваюсь добраться до Талицы, где находится политический отдел 51-й дивизии.

Вещи собраны. Могу спокойно писать.

Вчера вечером был небольшой любительский спектакль. После него долго танцевали. Встретился со многими старыми знакомыми.

Прежде всего видел Трошева. Услышал от него новость, которая мне не давала долго уснуть. Арька Рабенау не погиб в Кривском! Он попал в лапы белых, но сумел избежать смерти. Трошев видел Арьку своими глазами, но где он сейчас, не имеет представления.

Может быть, мне еще посчастливится и я встречусь с Арькой. Каких только встреч не было за последний год!

Вместе с Мишей Сизиковым Трошев таскался по занятым белыми губерниям и увидел там столько ужасов, что из правого эсера превратился в коммуниста.

Да, жизнь трет и учит, крепко учит. Трошев сейчас совсем иначе смотрит на окружающее и на будущее, чем год назад. Сейчас он во всем соглашается со мной, а раньше спорил, да еще как спорил… Не хочу вспоминать о его прежних ошибках. Человек наконец выбрал правильную дорогу и теперь пойдет по ней.

Был на вечере и Аркашка Казанцев. Этот ни в чем не изменился. Как и раньше, работает на железной дороге, играет в духовом оркестре, ведет свой обычный трудовой образ жизни.

А про гимназистку Мусю Комарову, которую тоже встретил на вечере, даже не знаю, что написать. Хорошенькая барышня-хохотушка. И только. Ее отец и старший брат в лагере наших врагов.

Судя по вчерашнему спектаклю и вечеру, культурно-просветительная работа в городе начинает помаленьку налаживаться. Это, конечно, лишь первые шаги. Уже идут разговоры об организации уездного бюро по внешкольному образованию, в волостях создаются культпросветкружки. Скоро в дачном поселке Бамбуковке откроется Народный дом. Собирают средства (а главным образом хлеб) на приобретение кинематографических аппаратов. На заборах и тумбах появились объявления о лекциях. Приводятся в порядок школы, детские сады, приюты, ясли, родильные покои. Все эти безобидные учреждения сильно пострадали при владычестве белых.

Ростки новой жизни упрямо пробиваются из почвы. Сейчас самая большая беда — нехватка опытных работников. Чувствуется это и в народном образовании. Иные учителя, забыв про совесть и гражданский долг, бежали в Сибирь. Удрал и директор нашей гимназии Максимов. Он раньше любил себя называть народником, и многие этому верили. Никакой он не народник, а самый обычный прислужник старого режима. Не случайно в 1917 году Максимов объявил себя кадетом.

До сих пор камышловцы не могут опомниться после террора и разгула колчаковских офицеров. Офицерье измывалось не только над мирным населением, но и над своими солдатами. Дело дошло до того, что какой-то контр-адмирал Старк, командир бригады морских стрелков, отдал специальный приказ, запрещающий «господам офицерам» на улицах употреблять по отношению к солдатам «площадную брань» и называть их «мордами». В приказе делалось предупреждение: «Мы дойдем до того, что публика будет убегать с улиц, дабы не слышать командных прибавлений господ офицеров».

Кончаю. Надо идти на вокзал.

…Дописываю на вокзале. Сейчас подойдет поезд. Часа через два — три буду на месте, в Талице.

Прасковья Ионовна плачет, крестит «своего Феликса». И мне тяжело с ней расставаться. Старая она, дряхлая, здоровье плохое. Да и жить-то не на что…

Вчера приехал из Камышлова в Талицкий завод. Здесь его попросту называют Талицей.

Нашел политотдел, в котором не был целых две недели. Это уже политотдел не Особой бригады, а только что созданной 51-й стрелковой дивизии. В нем много старых сотрудников, агитаторов и инструкторов. Но заведующий новый. Товарища Черноусова уже нет. На его месте товарищ Вольфович. Новый секретарь, новые заведующие некоторыми отделениями. Товарищ Чазов по-прежнему ведает общим делопроизводством. С ним его неизменная подружка машинистка Гликерия Головина. Товарищ Басманов — заведующий крестьянской секцией. Нахожусь в его распоряжении как инструктор-организатор по работе в деревне.

Да, теперь у меня дело по душе. Говорить с мужиками, рассказывать им про власть Советов и революцию, помогать, чем сумею, — это по мне.

Сегодня выступал в Талицком Народном доме, держал речь о текущем моменте и о том, как труженики Талицы могут пособить Красной Армии. Народу было, наверное, с полтысячи. Молодежь и старики, мужчины и женщины.

Говорил от всего сердца, и слушали меня хорошо. Когда кончил, сильно хлопали, громко кричали «ура».

От местных граждан выступали рабочий, крестьянин и молодой парень из заводских. Все об одном: скорее покончить с Колчаком и по-революционному строить новую жизнь.

Вышел после митинга из Народного дома, вижу — Миля Гребешкова. Она родом талицкая, училась в камышловской женской гимназии. Мы с ней иногда встречались на вечерах.

Миля радостно поздоровалась со мной. Мне тоже было приятно встретить знакомого человека.

Пошли гулять. Вечер теплый, ласковый. Она мне показывала улицы, провела к большому пивоваренному заводу братьев Поклевских-Козелл, потом к зданию лесного училища.