Виктор Муратов - Перевал

— Ну вот, Яков Ермолаич, опять свиделись. Рад еще раз благодарить тебя. Геннадий! — подозвал адъютанта.

Осокин раскрыл полевую сумку и достал медаль «За отвагу». Генерал сам приколол ее к груди Кошеварова. На темной от пота ветхой гимнастерке новенькая медаль выделялась особенным блеском.

— Благодарю от всей души, Яков Ермолаич, — пожимая руку ефрейтору, повторил Севидов.

— Служу Советскому Союзу! — взволнованно ответил Кошеваров.

— Верно служишь, очень верно служишь, Яков Ермолаич. Достоин ты большей награды, но пока это все, что могу для тебя сделать.

— Каюм… — нерешительно проговорил Кошеваров. — Прошу вас, товарищ генерал, простите красноармейца Тагирова. Верно, сдрейфил малость Каюм, так ведь впервой для него такое. Молочный еще Каюм-то. Оботрется.

Генерал посмотрел на майора Ратникова. Тот стоял, отвернув голову, набычившись.

— Ну что, майор, думаю, можно простить солдата, если Яков Ермолаич за него ручается?

Ратников, стоя все в той же позе, пожал плечами, как бы говоря этим жестом: «Дело ваше, начальству виднее».

Генерал повернулся к Каюму, который стоял, опустив голову, и ждал решения своей судьбы.

— Ты все слышал, красноармеец Тагиров? Не подведешь ефрейтора Кошеварова?

— Никогда не подведу, товарищ генерал, — сдерживая радость, ответил Каюм. — Никогда!

— Верю, — улыбнулся генерал. — Да такому солдату, как ты, знаешь, как воевать надо!

— Я научусь, — тихо ответил боец.

— Научишься, понятное дело. Запомни, сынок, фриц — он смелый, когда в танке сидит. А ты выкури его из танка и бей. Бей! Покажешь спину — и смерть тебе. И товарищам твоим смерть.

На проселочной дороге заклубилась пыль. Через поляну двигалась небольшая колонна автомобилей. В полуторках сидели красноармейцы в форме НКВД.

— Ты смотри, Андрей Антонович, неужто чекисты нас сменять будут? — удивился Кореновский.

Передняя машина остановилась. Из кабины вышел командир с двумя шпалами в петлицах. Он выждал, когда осядет пыль, поднятая колесами автомобилей, и, чеканя шаг, направился к генералу Севидову. Не дойдя до генерала трех шагов, четко доложил:

— Товарищ генерал, рота особого назначения следует для выполнения специального задания. Майор Трунов. — И подал генералу письменное предписание.

— Очень вы кстати, — пожимая руку майору, сказал Севидов. — Очень кстати. Будете занимать оборону?

— Сожалею, товарищ генерал, но мы выполняем задание штаба фронта. — Майор Трунов подошел ближе к генералу и заговорил полушепотом: — Следуем в Майкоп. По данным разведки, в городе действует немецкая агентура. Немцы стремятся сохранить от разрушений нефтяные скважины и нефтеперерабатывающие заводы. Сами понимаете, что такое для фашистов теперь нефть…

— Да, конечно, — возвращая предписание, угрюмо проговорил Севидов, — что ж, действуйте.

Майор Трунов энергично отдал честь и побежал к машине.

— Вот такие дела, Евдоким, — проговорил Севидов, когда колонна скрылась за деревьями, — выходит, что нет надежды удержать Майкоп.

Кореновский не ответил. Щурясь на солнце, он оглядывал кукурузное поле. Затем подошел к высокому надломленному стеблю, отломил шершавый початок, быстрым движением разорвал шумящую рубашку и надавил пальцем зерна.

— Зерно-то, Андрей, словно патроны в обойме. — Комиссар заскорузлым ногтем отколупнул несколько зерен, кинул их в рот и попытался раскусить слабыми желтыми зубами.

Кукурузное поле шумело, сухо, со скрежетом, позванивало жесткими, золотистыми, как фольга, листьями. И только коричневая бахрома султанчиков резко выделялась во всем этом бледно-золотистом море.

— Товарищ генерал, разрешите обратиться? — К Севидову подошел высокий широкоплечий солдат. Генерал невольно залюбовался ладной, спортивной фигурой юноши. Было приятно видеть такого опрятного солдата. Несмотря на тяжелую обстановку, на нем было чистое обмундирование, белый подворотничок четко выделялся на смуглой шее, на груди поблескивал комсомольский значок с тремя буквами «КИМ». — Мы тут жаровню соорудили. Отменная кукуруза. Не желаете попробовать?

— Жаровню? — удивился Севидов. — Под носом у немцев?

— Мы надежно замаскировали. Дым от костра в землю глушим.

Под глиняным обрывом солдаты соорудили жаровню и пекли на огне засохшие до твердости камня початки. Кукурузу пекли прямо в желтой шумящей обертке. А когда развертывали обуглившиеся листья, от зерен пахло дымом и кипяченым молоком.

— Кто ж так печет кукурузу? — проговорил Севидов. — Давайте покажу, как это делается.

Он взял жестяную банку из-под свиной тушенки, насыпал туда зерен, перемешал с песком и пристроил свою жаровню на угли. Поджаренные зерна разбухали и с треском лопались, обнажая белую и мягкую, как вата, сердцевину. Солдаты с черными от сажи губами жевали горячие зерна.

— Как фамилия? — спросил Севидов стройного солдата.

— Красноармеец Суворов, — распрямляя плечи, ответил солдат.

— Ишь ты, Суворов. Уж не родственник ли великому полководцу?

— Кто ж его знает. Вполне возможно. Каждый русский солдат родственник Александра Суворова. А меня вот Захаром зовут.

— Ишь ты, Захар. Выходит, все мы родственники Александра Суворова?

— Выходит, так, — улыбаясь, ответил Захар.

— Ну а коли так, то драться мы обязаны по-суворовски. — И, повернувшись к командирам, генерал сказал: — Идемте, товарищи.

Отойдя в сторону, Севидов обратился к майору Ратникову:

— Из штарма только что получен приказ. Сдаем полосу обороны соседям. Дивизия выводится во второй эшелон. Нас передают в сорок шестую армию. Готовьте полк к маршу. Письменный приказ получите от полковника Батюнина.

— Ясно, товарищ генерал! Разрешите выполнять?

— Да. И поторапливайтесь. Смена скоро подойдет.

Глядя вслед Ратникову, генерал пересыпал из ладони в ладонь кукурузные хлопья.

— Видал, Евдоким? Ему ясно. Это хорошо — командиру полка ясна задача. И нам с тобой ясна задача. Сдадим полосу обороны свежим частям, а сами марш марш в горы. И никто нас не упрекнет за самовольный отход с позиций. А?

— Что-то я не пойму твоего тона, — проговорил Кореновский. — Вроде лукавишь.

— Да просто вспомнил Маныч, Раздольную. Скажи честно, струхнул, когда в штаб армии ехали?

— Как сказать, — сдержанно ответил Кореновский.

— А я струхнул, чего уж там. Боялся, что не разрешат отход дивизии. Не дай бог, случись такое, пропала бы дивизия.

— Да что же там, обстановку не понимали? В штарме тоже не дураки сидят.

— Вот ты как заговорил. А не ты ли, комиссар, был против отвода дивизии? — Севидов легонько ткнул костлявым пальцем в живот Кореновского. — Ну, признавайся, Евдоким.

— К чему злорадствуешь? — не принял упрека Кореновский. — Я и сейчас был бы против отвода дивизии в горы, не будь на то приказа штаба армии.