Виктор Муратов - Перевал

— Забрался Ратников к черту на кулички! Конечно, тут его немец не достанет. Придется канатную дорогу построить, в люльках будем ездить на горные позиции к Ратникову.

— Да, Евдоким, фронт у нас необычный. Можно сказать, единственный в мире фронт — высокогорный!

— Хальт, гады! — неожиданно раздалось откуда-то сверху.

— Ложись! — выкрикнул Севидов. Все плюхнулись на землю. И вовремя. Грохнула автоматная очередь. На головы посыпались ветки, срезанные пулями.

— Что будем делать? — лежа, спрашивал Кореновский. — Ведь свои, черти, укокошат.

— Эй, слушайте, кто там? — чуть приподнявшись, закричал Осокин. — Я лейтенант Осокин! Пароль — «Казбек». Мы свои, слышите?

— Вчера тут вже булы таки «свои» — шакалов кормят. А ну, Суворов, дай прикурить этому «Казбеку»!

— Это какой же Суворов? — громко спросил генерал Севидов. — Не Захар случайно?

Наверху за камнями притихли, очевидно, советовались, как быть.

— А ты кто такой? Покажись!

Генерал поднялся с земли, огляделся.

— Ну где вы там?

Из-за скалы выглянул боец с сержантскими петлицами. Узнав генерала, он обернулся, что-то возбужденно крикнул и, поднявшись во весь рост, пошел навстречу комдиву. Следом за ним поднялись еще трое бойцов. В одном из них Севидов узнал ефрейтора Кошеварова.

— Что же это ты, Яков Ермолаич, старых знакомых не узнаешь? Или забыл, как в одном окопе сидели?

— Никак нет, — смутился Кошеваров. — Виноват, товарищ генерал, оплошка вышла. Не знаем мы никакого пароля. Когда на нас фрицы перли, тоже по-русски кричали нам всякое. Ну вот мы и засомневались…

— А что это ты, Яков Ермолаич, в пулеметчики переквалифицировался? — спросил Севидов. — Насколько я помню, ты на Кубани сапером был.

— Так ведь дело наше такое солдатское: что прикажут, то и должен выполнять на совесть. А в пулеметчики мы с Каюмом сами напросились. За пулеметом у меня душа радуется. Вон, — кивнул он в сторону ущелья, где лежали трупы егерей, — сразу видишь, что твоя работа.

— Это который же Каюм? — переспросил Кореновский. — Тот, который танка испугался на реке Белой?

— Он, товарищ полковой комиссар. Боялся поначалу Каюм, молочный был.

— Ну а как теперь, оправдал твое доверие?

— Потом уж не боялся, хорошим бойцом стал, — угрюмо ответил Кошеваров. — Да вот… — И кивнул в сторону окопа. Там под скалой высился холмик, сложенный из камней. Сверху лежала пилотка. — Не уберегли Каюма. Даже похоронить по-человечески не смогли — одни скалы.

Стоя над каменной могилой красноармейца Тагирова, все обнажили головы. Кошеваров достал из кармана лоскут гимнастерки и подал его Кореновскому.

— Мы тут, товарищ полковой комиссар, Мустафара Залиханова в партию приняли… И протокол вот. Не знаю, верно ли. Нас, коммунистов, только двое было. Какой-никакой, а документ.

Кореновский недоуменно взял лоскут, развернул и стал читать.

— Это… это же… Да понимаете вы, какой это документ?! — Кореновский еще раз прочитал корявые фиолетовые буквы. — Верно, дорогой Яков Ермолаевич, все вы сделали верно. А от чьей же это гимнастерки?

— Да от моей, — ответил Кошеваров и откинул плащ-палатку, показывая свою гимнастерку. Тут все увидели на его груди медаль «За отвагу», когда-то на реке Белой приколотую на грудь Кошеварова лично генералом. Но медаль была необычной формы.

— А что это медаль у тебя какая-то странная? — поинтересовался генерал. — Вроде не такой награждал.

— Да был случай, товарищ генерал, осколок прямо в медаль угодил. Если бы не медаль… Ну вот спаял я ее кое-как… — И, вытягиваясь по стойке «смирно», заговорил официально: — Товарищ генерал, прикажите, чтобы заменили медаль. Житья нету. Кто не увидит, пытает: «Откуда такая награда?» Надоело каждому объяснять.

Генерал улыбнулся.

— Заменить? Да такой второй награды не сыщешь! Носи, Яков Ермолаич, и гордись. А гимнастерку старшина выдаст новую, я распоряжусь.

— И давно вы тут сидите? — спросил Кореновский.

— Та хиба мы знаемо, товарищ полковой комиссар, скильки сидим, — ответил Кучеренко. Он потер ладонью впавший живот и добавил: — Дюже исты охота, аж пупок до позвоночнику прилип.

— Еду вам пришлем сейчас же, и смену пришлем. Отдохнете, — пообещал Севидов. — А позицию надо держать: выгодная. Не исключено, что егеря снова полезут на этом участке.

— Товарищ генерал, извините, чуть не забыл, — обратился Захар Суворов, — вот тут письмо. Старший лейтенант Рокотов велел передать. Только не выполнил я его приказание.

— О судьбе отряда вы так ничего и не знаете? — забирая конверт, спросил генерал.

— Никак нет, товарищ генерал, — ответил Кучеренко, — чулы, шо бой иде рядом. Нам было приказано не пустить немцев мимо Бычьего Лба. Мы не пустили.

— Да, конечно, — угрюмо проговорил генерал, — вы свой долг выполнили честно. Все будете представлены к награде. И красноармеец Тагиров — тоже.

…У входа в штабной блиндаж стояли командиры полков майоры Ратников, Каргин и Терещенко. Чуть поодаль у коновязи толпились бойцы. Они окружили кого-то и так были увлечены разговором, что даже не заметили генерала.

Севидова удивило, что командиры полков встретили его едва скрываемыми улыбками.

— Что тут у вас за радость? — глядя исподлобья на Ратникова, спросил он. — Хофера, что ли, разбили в Лесной Щели?

— Пока нет, — ответил майор Ратников, как показалось Севидову, с лукавинкой. — Но есть новость…

И тут Севидов услышал громкий возглас лейтенанта Осокина:

— Шалва! Дьявол кучерявый! Товарищ генерал, вы посмотрите!

От группы бойцов отделился ефрейтор Шавлухашвили и с криком: «Вятский джигит!» — бросился навстречу Осокину. Опомнившись, Шавлухашвили расправил под ремнем складки новенькой шинели и строевым шагом направился к генералу. Тот оторопело смотрел на своего шофера и не слышал его доклада.

— Ты жив? — наконец изумленно выдавил Севидов. — Значит, и женщины, и Ванюшка… — Севидов вопросительно посмотрел на лейтенанта Осокина: — Как же ваше сообщение? Не понимаю…

— Там, на переправе, погибла Дарья Михайловна, — опустив голову, проговорил Шалва. — А Ванюшка и та девушка, Тоня, остались живы.

— Где мой внук?

— Ванюшка у Тони. Не беспокойтесь, товарищ генерал.

— Откуда ты все знаешь? Как попал сюда? Расскажи все по порядку.

Ефрейтор Шавлухашвили, волнуясь и вовсе не по порядку, рассказывал генералу все, что произошло с ним.

Генерал взволнованно слушал. Он мысленно уже в который раз был на берегу Дона, у Мелиховской переправы. И хотя он уже знал о гибели Дарьи Михайловны, рассказ Шалвы звучал для него с новой, еще большей трагичностью, потому что не оставлял теперь никаких надежд.

— Нам с Борисом было приказано выкрасть предателя Кутипова, — говорил между тем Шавлухашвили. — Через Баксанское ущелье дед-балкарец вывел нас к партизанам.