Евгений Березняк - Пароль «Dum spiro…»

Двадцать четвертого Алексей отправился в Краков. В этот же день я получил через связного записку от Калиновского:

«Тов. капитан!

Мои бойцы кое-что сообщили о вашем положении. Если вы нуждаетесь в помощи, прошу зайти ко мне. Постарайтесь это сделать не позже 25.IX. 26-го передислоцируюсь.

С наступлением сумерек отправился к Калиновскому. Ночь была темной. В горах, в лесу стоял густой туман. Шли буквально наощупь, только безукоризненное знание местности проводниками выручило нас. В полночь подошли к железной дороге, надо было пройти мост через реку Скаву. Мы не знали, охраняют ли его гитлеровцы. Пятьдесят — семьдесят метров проползли по-пластунски. Охраны не было. Поднявшись во весь рост, быстро перешли мост. И вдруг резкий гортанный крик: «Хальт! Хальт!» Автоматная очередь. Пришлось залечь. Трассирующие пули огненными пунктирами прошили небо. Лежали молча. Не хотелось подымать шум на основной партизанской магистрали.

Снова тишина. Мы углубились в лес. С рассветом подошли к месту дислокации отряда Калиновского. Это был временный лагерь. Мы не заметили здесь ни привычных партизанских землянок, ни бункеров. Бойцы Калиновского жили в палатках, сделанных из парашютов. Их «цыганские» шатры походили на грибы-великаны.

Как старых знакомых встретили нас Николай и другие бойцы, сопровождавшие меня к Тадеку.

Познакомился с Калиновским. Примерно моих лет, а может, на два-три года старше. Лицо волевое, энергичное. Взгляд цепкий, внимательный, всепримечающий.

— О беде вашей наслышан. Времени у нас в обрез, так что выкладывайте прямо, в чем нуждаетесь. Подбросим. Чем богаты, тем и рады.

Калиновский оказался не так богат, как щедр. Передал нам два десятка гранат, два ящика с патронами, ящик с тушенкой, не то двадцать, не то тридцать пачек папирос. Выделил комплект радиобатарей. Мне на прощание подарил пистолет.

Пока шли деловые разговоры двух командиров, Николай — минер и парикмахер — блеснул еще и кулинарным искусством.

В командирской палатке аппетитно запахло дымящейся бульбой, грибным супом.

— Надо бы за нашу встречу, — улыбнулся Калиновский, — выпить, да уж извини, капитан, у нас сухой закон. Встретимся после войны. Вот тогда наверстаем…

Вокруг имени Калиновского вились самые противоречивые слухи. Помню профашистские газетки, где подробно описывался «полный разгром банды Калиновского». Не раз и не два с торжеством сообщалось из «достоверных» источников об очередной его гибели.

Мы знали цену и этим сообщениям, и «достоверным» источникам, но кто был в те годы застрахован от вражеской пули? И как мы радовались, когда после очередных «достоверных» сообщений о «гибели Калиновского» летели в воздух мосты, эшелоны, и снова угадывался в смелом, неожиданном налете почерк его отряда.

В последний раз Калиновский таким образом подал свой голос в канун нового, 1945 года. Взлетел 135-метровый мост через горную, стремительную Скаву, по которому в сутки проходили десятки вражеских эшелонов. Диверсионные группы — и наши и польские — давно зарились на этот объект. Да орешек оказался крепким. Мост усиленно охранялся. Эхо дерзкой, удивительно удачной операции докатилось до нас, обрадовало. А потом снова появились слухи о гибели Калиновского.

В шестьдесят четвертом, когда мы (Ольга, Гроза и автор этих строк) впервые после войны оказались в Кракове, нас часто спрашивали, известно ли нам что-нибудь о знаменитом Калиновском. О нем в Польше писали, рассказывали как о национальном герое, но считали погибшим.

Мы, увы, тоже ничем не могли помочь польским друзьям.

Много лет и я ничего не знал о судьбе этого человека. Однажды раскрываю «Известия» от 31 октября 1970 года. Внимание привлекло заглавие статьи «Мосты Николая Казина». Читаю:

«Семеро приземлились в районе Кракова, в местных предгорьях Малых Бескид…» Это было 27 июля 1944 года.

В опаснейших диверсионных операциях отличился бывший балтийский моряк Николай Ильичев, узник Освенцима. Руководителем одной из групп был назначен русоволосый бородач младший лейтенант Николай, тоже бежавший из Освенцима».

Может, один из двух Николаев и был моим проводником в Бескиды?

И дальше:

«Кто вы, Калиновский?»

Так двадцать шесть лет спустя мы снова встретились.

Калиновским оказался… Николай Алексеевич Казин, сын рабочего, бывший шахтер, затем юрист.

В Польше его имя, подвиги обрастали новыми легендами, а он все эти годы жил в родном городе Кадиевке на Украине, строил, реконструировал угольные шахты.

О том, что его ищут (нашу группу после войны тоже долго разыскивали польские друзья), он сам узнал совершенно случайно из польской газеты «Жолнеж вольносьци» («Солдат свободы»).

Я написал Николаю Алексеевичу, напомнил ему о нашей встрече. Вскоре из Кадиевки пришел ответ.

«Радуюсь, — писал Николай Алексеевич, — что мы живы-здоровы и можем трудиться на благо Советской Родины… Вы говорите, что публикации о нашем отряде скромные. Я в этом не вижу обиды. Скромность — черта коммуниста. Многое из того, что было сделано отрядом в годы войны в тылу врага, ныне считается подвигом. Я же вижу во всем этом — скромный вклад патриотов моей Отчизны в дело разгрома фашизма».

И была еще одна встреча. На этот раз в Киеве, в Генеральном консульстве Польской Народной Республики, где группе советских разведчиков были вручены польские ордена и наградные знаки.

Вдруг слышу:

— Николай Казин — полковник Калиновский.

Нужно ли говорить, что через несколько минут мы уже сидели рядом. Вспомнили Бескиды, общих знакомых. Проговорили весь вечер, и мне открылась удивительная, героическая жизнь, точнее — не одна, а будто три жизни Николая Алексеевича Казина.

Родом он из-под Тулы. Начинал трудовую жизнь на шахтах Донбасса: ламповщиком, слесарем, откатчиком вагонеток. По комсомольской путевке поехал в Харьков на шестимесячные курсы юристов. Некоторое время был помощником следователя в Кадиевке. Шахтер стал чекистом. Накануне войны Николай Алексеевич работал в управлении НКВД Черновицкой области.

— Чего только не бывает, Евгений Степанович. В пятидесятом — я снова тогда трудился на шахте в Кадиевке — вызывают меня в городской военкомат. Явился, как требовала повестка, со всеми документами. Принял меня военком, подержал в руках военный билет, перечитал страницу за страницей.

— Так. Выходит, рядовой. Стрелок-автоматчик. А по моим данным — подполковник, заместитель командира корпуса. Как-то не вяжется. Что вы на это скажете, уважаемый Николай Алексеевич?

— Долгая, — говорю, — история, товарищ полковник.

— Ничего. Для этого и вызвал. Рассказывайте…

Казин действительно начинал войну в звании подполковника, заместителя командира корпуса по тылу. Однако война началась для него задолго до 22 июня. За какие-то шесть-семь лет бывший ламповщик стал ответственным работником — опытным чекистом.