Иван Дедюля - Партизанский фронт

Мы с Андреем Кисляковым, назначенным заместителем начальника штаба отряда «Смерть фашизму», высунувшись из окна поезда, смотрели на убегающие к горизонту рельсы. Тогда мы еще и не представляли, сколько бед впоследствии доставят наши партизаны железнодорожной колее. Только та колея будет вести к линии фронта из вражеского тыла.

— Наконец-то наступил долгожданный момент! — обратился ко мне Кисляков.

— В добрый час, Андрей! Сколько же можно в учебном лагере сидеть, когда война идет. А самое главное — сейчас лето, самая пора для партизан. Лагерь развернуть легко, маневру открыты все пути. С питанием нет особых хлопот. Да с обувкой-одежонкой нет зимней мороки. А там обоснуемся и по-холодному, глядишь, экипируемся.

Поезд гнал и гнал почти без остановок. Позади на востоке отцветал отжитый день, накатили сумерки. Ночь. За окном полетели электрические огоньки. На всех парах поезд миновал предместья какого-то большого города.

— Подымайся, ребята, Москву проспим! — прокатился по вагону зычный бас парторга Ивановского. Ребята попрыгали с полок. Паровоз тормозил у перрона Казанского вокзала. Отряд высыпал из вагонов на платформу, построился и ждал команды на марш к Белорусскому вокзалу, около которого мы должны были стать на краткий постой. Согласно плану нам следовало бы отправляться прямиком к вокзалу. С другой стороны, всеми овладел соблазн, известный каждому, кто следовал через столицу транзитом. Короче, возникла мысль по дороге к месту остановки взглянуть на Красную площадь. Но для этого требовалось вдвое увеличить путь. И все же мы с комиссаром и парторгом настояли именно на таком маршруте. Бойцы, многие из которых впервые попали в Москву, должны были унести с собой память о седом Кремле и Мавзолее.

Нас окружили командиры и комиссары остальных отрядов, спрашивая о нашей заминке. Маршрут через центр столицы получил общее одобрение.

Колонны бойцов ступили в московские улицы в тот час, когда рассвет только занимался. Из-за темноты любоваться особенно было нечем. Но вот лучи солнца заиграли на крышах города, и тут удивиться пришлось даже тем, кто не раз видел эти улицы. Громады жилых и административных зданий были размалеваны сверху донизу полосами самых причудливых расцветок. Разномастные удавы ползли по стенам от подвалов до чердаков, а выше, в небе, были развешаны кое-где тучные, аппетитные на вид колбасы аэростатов.

Бойцы походя делились впечатлениями от закамуфлированной, военной Москвы, но вдруг разговоры в строю разом, без чьей-либо команды умолкли. Колонны вышли на брусчатку Красной площади. Замерли. В тишине было слышно, как кто-то дает пояснения:

— Спасская башня… Мавзолей… Собор Василия Блаженного… Лобное место…

Я чувствовал, что сейчас, в такой момент нельзя ограничиться сухой информацией, что нужны какие-то особо весомые, значительные слова. Какие? И тут старинный Кремль пришел мне на помощь. Легкий звон возник где-то на высоте, усилился и опал. За ним покатился звон более низкого тона. Речь держали знаменитые куранты Спасской башни! Я увидел, как заблестели глаза наших ребят, как подтянулся строй. Так речи и комментарии стали излишни.

Улица Горького привела наши отряды к Белорусскому вокзалу. Нас разместили на Ленинградском шоссе в здании школы, с тем чтобы через день-другой отправить дальше. В полдень к школе подкатили грузовики, борта были мигом откинуты, и мы начали получать оружие, патроны, гранаты, тол и продовольствие. Защелкали затворы винтовок и новеньких автоматов.

— Хороша машина. Даст фашистам жару, — грозился Кисляков, играя автоматом. Понять его эмоции мог каждый. Ведь все привыкли к трехлинейкам, автомат был редкостью. Глядя на Кислякова, не один я, наверное, вспоминал сейчас, как в первые дни войны смело шли на нас фашистские автоматчики, поливая окопы свинцовым дождем, мы же могли отвечать им только редкими винтовочными залпами.

«Хороша машина, нет слов, хороша, — думал я, — побольше бы только такого оружия. Десяток на отряд маловато».

Партизан Соколов [1] Автор заранее просит извинения у своих боевых товарищей, имена и отчества которых ввиду многочисленности состава бригады не смог вспомнить и дать в книге полностью. недоверчиво ощупывал выданный ему немецкий пулемет МГ-34. Из каких фондов попал этот трофейный экспонат в руки Соколова? А ведь так хотелось иметь в отряде хотя бы парочку безотказных отечественных пулеметов! К сожалению, на нашу долю их не досталось.

Выдали нам и одно ПТР, противотанковое ружье. Конечно, и бронебойного оружия хотелось бы иметь побольше. Но что поделаешь, если в те годы количество оружия было внатяжку, а нехватку его ощущало не только наше, но и любое из действующих подразделений.

Иван Иванович Вышников бережно протирал масляной тряпицей драгоценное ПТР, когда к нему подошел двухметрового, баскетбольного, как бы сказали теперь, роста Николай Мазур. Николай с удовлетворением понаблюдал за работой товарища, назидательно изрек:

— Ну, Иван Иванович, храни ружьецо как зеницу ока. Эта штука, брат, насквозь прошивает легкие танки, бьет средние, достает самолеты, а об автомобилях и говорить нечего. Понимаешь, какие возможности у тебя в руках?

— Спасибо, браток, разъяснил, — засмеялся Иван Вышников. — Смотри только врагам не проболтайся об этих возможностях, а то разбегутся.

Под вечер вернулись два наших москвича — Демьянович и Костюкович, отпущенные по домам на часовую побывку. Для Костюковича эта встреча с родными стала последней. Но пока мы все были живы и здоровы, и на вечернюю поверку отряд выстроился в полном составе. Перед развернутым строем Кисляков представил прибывшее «московское» пополнение.

— Вот наш радист — Володя Тарасов. Будет держать связь с Большой землей. А это его правая рука — Валентина Торопова. Так что не без женщин в отряде. И пусть только кто-нибудь вздумает ее обидеть, — Кисляков как бы шутя повертел в воздухе кулаком, размеры которого убедительно свидетельствовали, что лучше уж на него не натыкаться, — ну и, наконец, вот грозная огневая сила — подрывники — специалисты по шоссейным и железным дорогам.

Вечером к школе подрулила черная «эмка», из нее вышли капитан и двое штатских. Нас с оперуполномоченным Чуяновым отозвали в один из школьных классов. Здесь-то мы узнали о том нашем пополнении, с которым предстояло познакомиться несколько позже, уже за линией фронта. В глубоком тылу нашего появления ждали свои люди, хорошо знающие обстановку в своих районах. В деревне Бабий Лес — лейтенант Иван Фоминков, в деревне Росошно — Иван и Григорий Кирильчики, в Острове — Дубовский и лесник Антон Яцкевич, в Сухом Острове — фельдшер Алексей Фролович и его жена Лена. Последний организационный вопрос был, таким образом, улажен, и теперь ничто не удерживало нас в Москве.