Михаил Постол - Операция «Светлана»

Подбежали еще два бойца. Как сквозь дрему, Алексей слышал, что его несут. В тускнеющем сознании на секунду возникла хатка под камышовой крышей, вишня у хатки, и он на пороге, малец, в одних штопаных штанишках до колен, смотрит на восходящее солнце. А оно громадным огненным шаром закрыло весь мир, жжет немилосердно. Чьи-то синие глаза прорвались сквозь этот багровый занавес. И все померкло.

Не донесли мы Алексея Иваныча живым. Откуда она взялась, пуля та, что в последний момент скосила майора, теперь уже не узнаешь. Бойцы поговаривали, что он, меня когда волок, получил ее. С нею у сердца уже бежал. Все может быть.

Оторвались мы тогда от фрицев. С батькой Апанасом соединились. Он тоже раненый был, но на ногах держался. Меня несли. Срубили две жерди, привязали к ним плащ-палатку. И так я еще раз перешел границу.

Несли почти сутки и майора. Знали, что мертвый, а несли. Потому, что никто не хотел верить, что нет уже их командира. Потом, уже на белорусской земле, батька Апанас подошел к самодельным носилкам, поглядел в лицо Терлыча и негромко проговорил: «Ну, сынок, прости. Пора тебе». Свел колючие брови так, что они глаза закрыли, и жестко сказал: «Будем хоронить! Мертвому положено в земле лежать!»

Выкопали хлопцы яму под березкой, запеленали тело командира в плащ-палатку, опустили в могилу. У изголовья автомат его положили.

— Товарищ маршал!..

— Лежи, лежи, капитан. Теперь ты капитан Весеньев! И орден получишь! Не тянись, не нужно этого. Значит, операция «Светлана», признаюсь, я ее именем внучки назвал. И помнил о ней, как о внучке. Словом, операция завершена успешно. А майора потеряли. Геройский парень был! Помолчи. Вас сколько было у майора? Тридцать шесть? Вернулись шесть. А спасли детишек две сотни?

— Почти, товарищ маршал. Но так хотя бы и пяток мальцов мы вызволили.

— Правильно, капитан! Дети! Не могли мы, зная, что с ними фашистское зверье вытворяет, не попытаться спасти.

— Товарищ маршал, разрешите вопрос. А что, есть которые сомневаются, нужна ли была операция?

— Как тебе сказать, капитан. Пока нет. Но я старик. А старики любят за десятилетия нос совать. Может, когда и придет время, начнут балансы подводить, стоило — не стоило, оправдано — не оправдано.

— Это будут… скоты!

— Ты думаешь? А если на таком будет высокое ученое звание? Или чин знатный? Согласится он с таким «титулом»? Будут, капитан, будут! Считать, подсчитывать! Судить-рядить! Планировать наши с тобою операции и бои! Критиковать нас с тобою с высоты своих званий и десятилетий. Скажут, надо было так, а не этак, следовало то, а не то.

— Но уважать то, что мы уже сделали в эту войну и что еще сделаем, должны же! Значит, и понимать должны!

— Наоборот, капитан: сначала понимать — а потом уважать. Если захотят понять. Знаешь, у Руставели: каждый мнит себя стратегом, видя бой со стороны? Сколько их еще появится у нас кабинетных «полководцев», «гениев военного искусства»! Будут сидеть в мягких креслах, в теплых кабинетах и разглагольствовать с апломбом. Ну ладно. Извини меня, капитан. Что-то я разворчался.

— Нет, я понимаю, товарищ маршал. Мы сами, бойцы, офицеры, часто о таком толкуем, как минута выпадет. Очень хочется знать, как оно будет после войны. А через тридцать, сорок, пятьдесят лет? Могилы наши сберегут, не затопчут? Славу нашу сберегут? Уважение к нам, солдатам этой войны, к маршалам нашим, что в бой нас вели за землю нашу, за детей, за матерей, сохранят?

— Успокойся, сынок, успокойся. Поверь, не может быть, чтобы подвиг русского солдата, советского солдата, в этой войне когда-нибудь унизили, оплевали. Это будет гнусное время, если до такого дойдут. Нет. НАРОД НЕ ДАСТ, СЫНОК! Он сумеет! Свободу и честь свою, сейчас уже можно это сказать, отстоял! И славу свою, если то понадобится, отстоит! И вашу честь, честь сынов своих, отстоит!

— Товарищ маршал, а как «Светлана» закончилась? Что там?

— Малышей уже всех вывезли на Большую землю. Теперь они в безопасности. От батьки Ананаса вчера любопытная телеграмма была. Поляк с вами воевал. Постой, как его? Да, Братковский. Нашел он отряд. И с ним немец. Вилли Гартнер. Рассказывали — чудные дела там приключились. Графа Скавронского и еще кого-то нашли застреленными в кабинете графа. Горничная нашла. Застрелили их. А потом, на другой день, в городе, в музее, обнаружили труп штандартенфюрера фон Кугеля. Из музея, батька сообщает, все самые ценные картины исчезли. Хапанул кто-то, значит. Может, сам фон Кугель и грабанул да с кем не поделил. Там, Братковский говорил, какой-то англичанин отирался у графа. Так его не нашли.

— А Казимир больше ни о ком не рассказывал? Перед боем Скавронскому послали с рацией нашу радистку.

— Убили ее немцы, капитан. Вернее, не убили, а она сама гранатой себя взорвала. Наверно, в последний момент. Ее Вилли нашел. Ее и солдата какого-то. Тоже мертвого.

________________

Михаил ПОСТОЛ непрофессиональный литератор, который сеет разумное, доброе, вечное на Кубани. Директор школы с большим стажем. Много времени сельский учитель отдает военно-патриотическому воспитанию подрастающего поколения. Публикуемая повесть — первая проба пера нашего кубанского соотечественника.