Григорий Линьков - Война в тылу врага

Она была совсем свежая. Люди прошли здесь, видимо, накануне вечером, после того как порошил небольшой снежок. Их было три-четыре человека. Гитлеровцы в таком количестве прийти сюда не рискнули бы.

Послал человек восемь ребят на поиски неизвестных. Часа через два вернулся один из них и доложил, что ими задержано четыре человека, которые назвали себя партизанами из отряда старшего лейтенанта Воронова, прибывшего из-за линии фронта.

Я приказал их задержать и обезоружить.

И вот передо мной четыре удрученных человека.

— Ну, что вы скисли, если партизаны?

— Да мы-то партизаны — это точно, а кто вот нас обезоружил, мы не знаем…

— Вы пришли в лес, в котором живут люди русские, такие вот, как мы, и что же вы думаете, что это оккупанты или полицейские здесь обосновались? Те мерзавцы изредка здесь бывают, но какой смысл им строить здесь жилье? Да, кроме всего прочего, у них не хватит мужества на такой подвиг.

По мере того как я говорил, ребятки веселели, а через несколько минут один из них радостно воскликнул:

— Честное слово, наши!.. Если необходимо для начала обезоруживать, так вот возьмите пистолет, припрятал — думал не свои, — радостно закричал один, передавая револьвер нашим.

— Если свои, так зачем же вас обезоруживать? Верните им оружие, — сказал я. Сомнений больше не было, и я послал двоих бойцов на связь. А часа через два у нас был сам Воронов с начальником штаба.

Молодой и энергичный человек, отпустивший темно-русую бороду, докладывал нам все по порядку, без тени сомнения, с кем он имеет дело. Я смотрел на него и думал: «Не одним нам пришлось колесить по незнакомым просторам Белоруссии и испытать все тяготы первой военной зимы…»

Воронов, инженер-дорожник по специальности, благополучно переправился через фронт, прошел около трехсот километров без потерь. Но в нашем районе, обложенном сплошным кольцом карателей, напоролся на засаду. В схватке с карателями потерял до десятка человек убитыми, в том числе комиссара и радиста с рацией. Гитлеровцам попала подвода с боеприпасами и взрывчаткой. С остальными ему удалось пробиться в наше расположение.

В отряде Воронова оказалось несколько человек тяжело раненных. Мы поместили гостей в своих запасных землянках, раненым помогли медикаментами, полученными из Москвы с последним самолетом.

В начале апреля я с небольшой группой бойцов выехал в Ковалевичи, чтобы проследить за выводом в лес людей. В «Военкомате» меня встретил Тимофей Евсеевич Ермакович и доложил обстановку. Оказалось, что Брынский запоздал с выполнением моего приказа о вызове в лес Василенко с его «полицаями». Всех их арестовали и вывезли в гестапо в Лепель. Арестовали и Кулешова.

Я знал, что Брынский вызывал Кулешова в Липовец на совещание актива и поручил ему, как бургомистру, срочно вывезти для нас оружие, припрятанное местным активом в одной из деревень Сеннинского района. Оружие Кулешов вывез уже 1 апреля, но вместо немедленной доставки в «Военкомат» припрятал его у себя в Кушнеревке. 2 апреля нагрянула из Чашников полиция во главе с комендантом Сорокой, обнаружила спрятанное оружие и арестовала бургомистра вместе с семьей. Двойственная игра Кулешова окончилась.

В Чашниках Кулешов будто бы заявил своему шефу — фашистскому коменданту, что оружие он намерен был передать гитлеровцам, как это делал и раньше, и что теперь у него собран богатый материал о партизанских связях, который он может передать гестапо. Подозрительного бургомистра немедленно переправили в Лепель.

Кроме Василенко и его «полиции», гестаповцы арестовали Зайцева из Заборья, Ковалева из ополченской деревни Московская Гора и некоторых других наших людей.

Трудно было судить на основании этой первой информации, полученной от Ермаковича, кого из наших выдал в гестапо Кулешов. Странно было одно: бургомистр знал о наших людях в ополченской деревне Московская Гора, но среди них никто не пострадал. Не были арестованы и некоторые другие наши люди, о связях которых с нами было прекрасно известно Кулешову. Можно было только предполагать, что хитрый и ловкий бургомистр, запутавшийся в своей двойной игре, не выдал ополченской деревни потому, что боялся разоблачения своих давних связей с партизанами.

Позднее нам стало известно, что Кулешов пытался спасти свою шкуру разоблачением тех, кто уже был арестован и кому все равно грозила смерть. Он присутствовал при допросе Зайцева и Ковалева, которых при нем жестоко избивали плетью. Зайцев назвал Кулешова провокатором и плюнул ему в глаза. Через час после допроса наш доблестный товарищ был уже расстрелян. А к Василенко Кулешов и подступиться боялся. Того допрашивал какой-то «главный». Он подвергал Василенко страшным истязаниям, требуя указать местонахождение главной базы. Василенко жгли огнем и забивали в тело гвозди, но он не сказал ни слова и умер геройски. Судьба Ковалева осталась нам неизвестной. Узнали только, что и его пытали страшной пыткой, требуя указать нашу центральную базу. Несчастный не смог бы этого сделать, даже если бы захотел, — никто, кроме самых близких отряду людей, не знал, где она находилась.

Удалось ли Кулешову вымолить себе жизнь у гестаповцев, мы так и не узнали.

Мне была крайне подозрительна роль старшего полицейского, интенданта из окруженцев Лужина. Я спрашивал у своих людей, что с ним стало после ареста Кулешова, но точно мне никто об этом ничего не мог сообщить.

5 апреля продолжались аресты по деревням Чашниковского района. Арестовывали всех, вызывавших хоть малейшее подозрение у полиции. Облавами руководил сам комендант полиции Сорока.

Рано утром 6 апреля я вышел из землянки. У костра сидели Садовский, Купцов, Терешков, сын заслуженного врача БССР из Чашников, и старший полицейский из Кушнеревки Лужин Я поздоровался. Отвел в сторонку Садовского и спросил, как оказался вместе с ними этот человек.

— Я и сам не знаю, товарищ командир, — ответил Садовский. — Кушнеревка была оцеплена полицией, он был в деревне. Там арестовали несколько человек, но как ему удалось избежать ареста, не понимаю. Он присоединился к нам, когда мы уже подходили к Ковалевичам.

Полицай, одетый в дорогое меховое пальто, чувствовал себя очень неудобно. Он, вероятно, не рассчитывал, что встретит меня. Я обратился к нему:

— Ну как, Лужин, ты не забыл своего заявления о том, что пока ты будешь находиться около Кулешова, с ним ничего не произойдет плохого?

— Извините, товарищ командир, — ответил Лужин, отводя глаза в сторону, — ошибся…

«А может быть, и в самом деле ошибся? — Мелькнуло у меня в голове сомнение, но я отверг эту версию. — Нет, не такое время, чтобы не додумывать подобных вещей… Это не отсталый деревенский мужичок».