Григорий Василенко - Крик безмолвия (записки генерала)

ком‑то бомбоубежище, а вся его семья, трое детей и жена, погибли в тот день. Остался он один и едва не умер с голоду. С тех пор он возненавидел англичан и американцев, не скрывал этого в письмах к Моритцам.

Обвинял он и наци в случившемся. Жил мечтой — открыть свою пекарню, в которой сам за пекаря, и лавку — сам за прилавком. Он знал, что в ГДР допускалась частная собственность, государство поощряло конкуренцию мелких предпринимателей с государственными предприятиями. Намеревался приехать к Моритцам, считая, что в ГДР легче открыть свое дело.

Это все, что мне удалось узнать.

Время было позднее, я не стал задерживаться, испросив разрешения навестить Моритцев в ближайшее время, чтобы договориться о взаимном изучении русского языка и мекленбургского диалекта. Учитель отнесся к этому сдержанно, но сказал, что это было бы полезно Инге. Сам он уходил в сторону, передавая меня дочери. Я рассчитывал на него, однако и такой вариант меня устраивал. После того, что я услышал от старого Моритца, предпочтительнее было остановиться на Инге.

Мы с нею встречались поначалу довольно часто и начинали с языка и литературы, а потом уже переходили на интересующие нас темы. У меня был на уме ее дядя Карл, у нее проявлялась все большая заинтересованность мною. Надо было разобраться в ее намерениях, не связана ли она со спецслужбами, не опередила ли нас западногерманская разведка — БНД. Ее увлечение в общем‑то не мешало, а даже способствовало поддержанию с нею контакта, который в перспективе должен был перейти в деловой, нужный нашей разведке. Создавалось довольно щекотливое положение — я не должен был ее от себя отталкивать, но и держать на определенном расстоянии, не допускать ее признания в любви. «Дядя Карл, дядя Карл, — повторял я про себя, — как до тебя добраться?» В голове возникали различные варианты, но тут же отвергались, как сырые, не до конца продуманные. Мне нужно было самому с ним встретиться, посмотреть на него, убедиться в том, что о нем рассказывали, выяснить его возможности добывать разведывательную информацию в ведомстве, где он работал.

В порыве откровенности, когда зашел разговор об эсэсовцах, Инга рассказала, что племянник отца служил в эс–эс, но на Запад не убежал, работает в какой‑то строи–тельной организации города, иногда заходит к ним. Упоминание Ингой племянника–эсэсовца я расценил как сложившиеся между нами доверительные отношения.

— Я могу вас познакомить с ним. Хотите?

— Хочу. — Как же можно отказаться побеседовать с эсэсовцем? — Только скажите, почему он остался в ГДР?

— Его мать, уже старая, ни за что не хочет расставаться со своею виллой. А он единственный сын, наследник.

— Женат?

— Да. Двое детей.

Эсэсовец всплыл неожиданно. Мне хотелось послушать его, но потом я стал опасаться, как бы он не помешал мне, не расстроил наших отношений с Ингой. Я просил ее не рассказывать о наших встречах. Она обещала. Каждый раз прохаживаясь по парку, я стремился не давать ей повод к надеждам на меня. Ее лицо почему‑то всегда было красное, может быть от волнения, и какое‑то жирное от крема и пудры и это удерживало меня от комплиментов, которых она от меня ждала.

— Мне что‑то не верится, что дядя Карл серьезно намеревается переехать в ГДР, — сказал я Инге, когда мы с нею встретились за столом в кафе на окраине города. — Из Восточной зоны бегут на Запад. К нам тоже приходят, но несравнимо меньше. Безработные, отчаявшиеся и прочие…

, — Он же там остался один на старости лет, а здесь вся родня. Ему хочется приехать к нам.

Мы долго с нею обсуждали все плюсы и минусы возможного переезда дяди, пока я не увидел, что она стала догадываться о моей заинтересованности Карлом. Инга вовсе не интересовалась политикой и вопросы безработицы ее нисколько не беспокоили. Занимало ее другое. Она очень любила уютное кафе, сладкие до приторности ликеры и черный кофе. Как‑то незаметно она пристрастилась к курению. Ей нравилось, как за соседними столами за кофе дымили девушки в узких модных штанах, откинув руку с сигаретой назад.

Я советовал ей за рюмкой коньяка, который она смаковала, выходить замуж. Она смотрела на меня такими открытыми томными глазами, что я всегда вынужден был переводить разговор на другую тему. В таких случаях она тут же доставала из сумочки сигареты и закуривала,

чиркая зажигалкой. Я как‑то шутя заметил, что она при этом рискует.

— Целовать курящую женщину, — все равно, что целовать пепельницу.

— , А вы попробуйте…

Инга после этой шутки курить бросила и все чего‑то ждала. Сошлись мы на том, что она, минуя отца, напишет дяде письмо и поинтересуется, можно ли ему позвонить и по какому номеру, намекнув, что хотела бы посоветоваться о смене места жительства. Он должен догадаться о ее намерении переселиться в ФРГ.

Так и сделали. Инга вскоре получила ответное письмо с номером телефона. Можно было позвонить из Западного Берлина и пригласить его на встречу, с возмещением дорожных расходов.

Для того, чтобы осуществилась его мечта, заиметь пекарню и лавку, к ненависти к американцам и бывшим наци, нужны были еще деньги, но главное, пожалуй, это первое, в чем я должен был убедиться, выступая посредником в переговорах с дядей Карлом. Позвонил ему по поручению Инги, которая не смогла приехать в Западный Берлин, но добавил, что она очень хочет с ним встретиться, так как рассчитывает на его помощь в случае бегства на Запад.

Он без восторга принял мой звонок, сказал, чтобы Инга хорошо подумала и выбросила из головы, добавив, что в Кёльне или в другом месте не мед.

— Устроиться на работу беженцам из Восточной зоны тут трудно, а покупать ее никто уже не будет, она уже стара. Таких местных здесь пруд пруди. Передайте ей.

— Приехал? — с нетерпением спросил внимательно слушавший меня Николай Семенович, останавливаясь под большим тенистым деревом, от которого в десятипятнадцати метрах сверкало на солнце холодное море.

— Приезжал в Западный Берлин, как было и задумано, и мы с ним обо всем договорились. Мне показалось, что дядя Карл даже воспрял духом. У него появилась цель в жизни. Потом он мне признался, что мы долго ему морочили голову.

В интересовавшем нас ведомстве, он, сам не зная того, имел доступ к важным документам, они были в его руках. Когда нужно было отнести папку с документами из одного кабинета другому чиновнику, приглашали дядю Карла. Он с папкой под мышкой не спеша, заходил в свою

каморку под лестницей, фотографировал содержимое бумаг, пил кофе и шел дальше в кабинет чиновника, к которому его послали отнести папку. Дядя Карл, как мы его между собою прозвали, настолько привык к этой процедуре, что уже не опасался навлечь на себя подозрения. Да и можно ли было в нем заподозрить агента иностранной разведки? Он сам задавал себе этот вопрос и уверял себя и нас, что никому и в голову такое не придет. А это было уже опасно. Расслабление в разведке или неверный шаг — провалу подобно.