Пётр Поплавский - Под кодовым названием Эдельвейс

— Ах, ах! — восторженно приговаривал Анзор. — Какой аромат! Сказка!.. Видишь — закуску принес… Чего разглядываешь? Кушай, дорогой, на здоровье. Спецзаказ исключительно для тебя! Есть здесь у меня один такой знакомый, Ахмед, живого барашка на голом камне достанет!..

— Ой, Анзор, ты неисправим.

— А ты не волнуйся — моим должником будешь! Когда приеду к тебе, варениками с вишнями угостишь.

— Ну, Анзор!

— Сам знаю. Все Анзор да Анзор… Кошмар! Генерал тебе привет передает, обнимает, целует и даже веселые анекдоты рассказывает… И все заочно, все через меня. Анзор туда, Анзор сюда… И вообще, как тебя здесь лечат? Плохо лечат! А все почему? А все потому, что радио молчит. Почему выключили? Радио сегодня для каждого раненого бойца — лучший исцелитель!

Он включил репродуктор, и в палате раздался уравновешенный, немного глуховатый, со специфическим грузинским акцентом голос, который ровно и спокойно отчеканивал, как и всегда, точные, доходчивые и выверенные слова:

— Я думаю, никакая другая страна и никакая другая армия не могли бы выдержать подобное нашествие озверелых банд немецко — фашистских разбойников и их сателлитов. Только наша Советская страна и только наша Красная Армия способны выдержать такое нашествие. И не только выдержать, а победить его.

«Это выступает Сталин!»

Костю Калину охватило предчувствие близкой, выстраданной и потому неминуемой победы. Он хотел спросить Анзора — когда? Но вдруг майор Тамбулиди стремительно встал и громко скомандовал сам себе:

— Смирно! Равнение на генерала!

Поймав удивленный взгляд Калины, заговорщицки пояснил:

— Я его по шагам узнаю.

И действительно, раскрылись двери, в палату вошел генерал Роговцев. За ним врач — тщедушный старичок с воинственно торчащими седыми усами.

— Так и есть! — сказал Роговцев. — Пронес контрабанду!

Врач грозно пошевелил усами и басовито проговорил:

— Вино у меня в тумбочке. Заберите!

— Это подарок, дорогой, — неловко пробормотал Тамбулиди. — Пей до дна, живи сто лет…

— Как чувствуешь себя, Костик?

— Нормально, товарищ генерал, — попробовал даже подняться, чтобы доказать это.

— Лежи, лежи… А что на это скажет доктор?

— Кризис миновал, — объявил врач.

— Мне можно поговорить с ним наедине?

— Конечно, товарищ генерал.

Врач и майор Тамбулиди вышли из палаты вместе, наверное, и дальше дискутировать о судьбе кахетинского — эликсире бодрости, здоровья и долголетия.

Роговцев глянул на репродуктор.

— Слушал доклад?..

— Да, Анзор подсказал…

— Скоро выступаем. Командование благодарит тебя за сведения. Я прибыл прямо из штаба. Некоторые снимки немецкой линии обороны вышли нечеткими. Давай вместе уточним. Что у них вот здесь? — Роговцев развернул карту и взял карандаш. — На подступах к Гизели?

— В этом проходе вкопаны в землю танки, — указал Калина, — а вот здесь — дзоты…

Время текло незаметно, никто их не беспокоил: Анзор стоял на страже. А у него — не пройти!

— Не утомился? — наконец спросил Роговцев, складывая карту — километровку.

— Нет, товарищ генерал. Я хотел бы спросить…

— Слушаю.

— Что с Сорокиным?

— Ищем, — ответил неопределенно. — Ищем Сорокина… А ты не волнуйся. Нельзя тебе сейчас волноваться. Помни: завтра праздник. Завтра будем бить фашистов. Чтобы настоящий праздник пришел на все советские улицы!

Калина еще долго лежал в сумерках с раскрытыми глазами, перед которыми стоял старший сержант Сорокин. Неужели погиб? Не хотелось верить, что теперь он лишь в воображении может увидеть своего боевого побратима. Мечталось, что вот в эту минуту раскроются двери палаты и на пороге появится ефрейтор Ганс Лютке и, заикаясь, скажет: «Ж — ж-ду в — ваших распоряжений, господин гауптман…» Не заметил, как уснул…

…А через несколько дней пришел тот праздник, о котором говорил Калине генерал Роговцев и который победоносно прокатился по всей стране голосом Левитана в сводке от Советского информбюро:

— Многодневные бои на подступах к Владикавказу (город Орджоникидзе) закончились поражением немцев. В этих боях нашими войсками разгромлены 13–я немецкая танковая дивизия, полк «Бранденбург», 45–й велобатальон, 7–й саперный батальон, 525–й дивизион противотанковой обороны, батальон немецкой горнострелковой дивизии и 33–й отдельный батальон. Понесли серьезные потери 23–я немецкая танковая дивизия, 2–я румынская горнострелковая дивизия и другие части противника…

Да, это был праздник! Потом привыкли к большим цифрам и более величественным победам. Все было потом…

А в тот радостный день Анзор принес майору Калине новенькую форму и сказал:

— Уже можно! Наконец разрешили…

— Куда? — только и спросил Костя.

— В гости к генералу, к нему домой. И учти, генерал предупредил, если не съедим всего, что наготовила его жена… Понимаешь, она специально на праздник из Тбилиси приехала! Так что гляди у меня.

Они вышли на улицу. Калина щурился от яркого солнечного света. Пришлось ждать, потому что по городу двигалась длиннющая колонна пленных. Немцы шли понуро и подавленно.

— Шеер! — вдруг вскрикнул кто‑то из них.

Калина повел глазами по лицам «покорителей мира».

— Шеер! Ты продался большевикам?

— А, Шютце! — узнал Калина обер — лейтенанта, — И ты здесь? Я же обещал угостить тебя во Владикавказе. Припоминаешь?

— Шеер, зачем ты надел русскую форму? Это измена! Фюрер не простит!

— А ты, я вижу, вырядился в форму рядового? Отчего бы?

— Кто этот агитатор? — смеясь, спросил майор Тамбулиди.

— Обер — лейтенант Шютце, связной Клейста. Знает много…

— Ясно! — сказал Анзор и подозвал бойца с автоматом. — Кто у вас начальник конвоя?

Так что же он все‑таки представляет собой — этот оберштурмбанфюрер Вилли Майер? Какие мысли таятся в его рыжей голове? Эти вопросы едва не с момента первого знакомства не давали покоя шарфюреру СС, фольксдойче Кристине Бергер — голубоглазой, пышноволосой блондинке, привлекательной, будто рекламный стандарт истинной арийки. Это было не пустое любопытство, сродни манерному, кокетливому флирту. У фрейлейн Бергер настороженный интерес возник совсем не из женского тщеславного желания проникнуть в мир, казалось бы, дружелюбного, откровенного и приветливого, а на самом деле — и это Кристина каждый раз ощущала — глубоко затаенного в себе, сознательно замкнутого человека.

Человек — тайна? Служебный ребус?.. До поры до времени молодой службистке из СД это было безразлично, если бы не многозначительная реплика рыжего Вилли, брошенная со скрытым намеком, который и запомнился как зловещее предупреждение: «Вам мало двух трупов, фрейлейн?»