Пётр Поплавский - Под кодовым названием Эдельвейс

Через минуту вытянувшаяся шарфюрер Бергер отрапортовала:

— Явилась по вашему вызову, господин оберштурмбанфюрер!

— По приглашению, — любезно поправил ее Хейниш, давая понять, что разговор не будет иметь официального характера, — На этот раз тема разговора будет далекой от служебных дел.

— Слушаю вас!

Хейниш спросил напрямую, сразу переходя к делу:

— Почему вы не сообщили мне, что готовитесь стать матерью?

— Я не думала, что это может вас интересовать.

Хейниш поучительно поднял палец:

— В службе безопасности, фрейлейн, работают люди, среди которых чувство товарищества считается одной из главных положительных черт характера. Более того, об этом даже есть соответствующая графа в личных анкетах. СД — одна большая, крепко спаянная семья, отцом которой является наш любимый фюрер! Таким образом, ваше положение для нас, рыцарей империи, в значительной мере является делом служебным, а не ограниченным кругом ваших личных забот. Как вы считаете, Майер? — обратился он к Вилли, стараясь растянуть служебно — эмоциональный эффект.

— Полностью разделяю ваши мудрые соображения, господин оберштурмбанфюрер! Нет такой сферы общественной жизни, к которой не была бы причастна СД. Конечно, фрейлейн Бергер в силу обстоятельств, которые сложились в ее жизни, может и не знать этого.

— Именно! Ясное дело, Советы не вели разъяснительной работы среди фольксдойче. Наши принципы простые и понятные. Между прочим, мы имеем приказ всем женщинам рейха об обязательном деторождении. И знаете ли вы, фрейлейн, кто его подписал?

— Я об этом впервые слышу, — ответила Кристина.

— Шеф СД, обергруппенфюрер Кальтенбруннер. Теперь вы поняли, какую большую ошибку сделали, скрыв вашу беременность? Если бы я был злопамятным человеком, я мог бы квалифицировать ваше молчание как служебное нарушение, как тайное намерение пре небречь приказом обергруппенфюрера. А вы — на службе, в звании шарфюрера! В какой‑то степени вас оправдывает то, что вы еще до сих пор не знакомы с некоторыми аспектами бытовой жизни рейха. А все они сводятся к одному: каждый живет для фюрера, для рейха, для окончательной победы. И в этом смысле деторождение приобретает стратегическое значение, то есть является элементом военной дисциплины на службе высшим интересам нордической расы.

Хейниш прямо‑таки расцвел в менторском порыве.

— Наступит время, и мы с помощью наших высокопатриотических женщин превратим наш рейх в глобальный питомник высокопородных арийцев! Уже сейчас преданные фюреру женщины обеспечивают будущее величие рейха отборными солдатами, отбросив устарелые патриархальные представления о браке и моральные догмы прогнившего прошлого. Немка — самка, и поэтому она выше формальных ограничений, порожденных религией евреев и питаемых лицемерной моралью плутократов.

— Я не знала об этом, — чуть ли не шепотом проговорила Кристина, ошеломленная этим служебным призывом к размножению.

Она и в самом деле ничего подобного не слыхивала. И никто не предупредил ее. А между тем нацисты последовательно проводили политику в брачно — семейных отношениях, руководствуясь установкой фюрера о срочной потребности «прежде всего преобразовать брак из длительного расового позора в институт высокой святости, призванного продолжить образ и подобие божье, а не отвратительных человеческих ублюдков».

Ничего не знала она и о том, что в Германии уже существовали своего рода случные пункты, где отобранные из «породистых» эсэсовцы, обеспеченные высококалорийными спецпайками, спали с молодыми женщинами, которым эти принудительные встречи были преподнесены как «священный долг» перед рейхом. Шеф службы безопасности Кальтенбруннер, на приказ которого ссылался Хейниш, черным по белому написал: «Для обеспечения немецкой нации господствующего положения и одновременно увеличения германского населения необходимо обязать всех незамужних и состоящих в браке немок, у которых пока еще нет четырех детей, родить до 35 лет четыре ребенка от чистокровных и здоровых немцев. Никакого значения не имеет то обстоятельство, женат ли мужчина или нет. Каждая семья с четырьмя детьми может отдать своего мужчину для выполнения этой задачи». А вот и теоретическое обоснование министра земледелия Дарре: «Так же, как возродили ганноверского коня, подбирая породистых жеребцов и кобыл, мы путем отбора возродим чистый тип нордического арийца». И изголодавшиеся по женщинам эсэсовские молодчики, отбывая в отпуск в фатерлянд, получали документальные «привилегии» на тыловых патриоток, каких лишь пожелают. А тем за каждый высокопатриотический акт вручался по смете одноразовый «подарок фюрера» по стойкой таксе: буханка хлеба, полкило конской колбасы, пакет маргарина, три свертка сахара, бутылка вина. Ну а остальное — от щедрот самого отпускника…

И хотя все это Кристине Бергер было еще неизвестно, она уловила главное в нравоучительном словоизлиянии господина оберштурмбанфюрера: благодаря официальному отношению к деторождению исполнение ее задания намного облегчается. Ей стало даже немного обидно за «спящего аиста», на которого возлагалось так много надежд. Однако это тихое разочарование, вызванное, скорее всего, большим нервным напряжением, которое так неожиданно разрядилось, оказалось скоротечным. Дальнейший ход разговора убедил ее, что ее товарищи, старательно готовя условия ее перебазирования в Берлин, не ошиблись, предвидя возможные осложнения, и пытались учесть все до мелочей. У нее, ошеломленной новооткрытиями в области нацистских отношений, сначала как‑то вылетело из головы, что она должна выехать не вообще в Германию, а закрепиться в Берлине, у матери Адольфа Шеера.

И об этом ей напомнил не кто иной, как оберштурмбанфюрер Хейниш:

— Так что не волнуйтесь, фрейлейн, ваши хлопоты будут удовлетворены. Непременно! Вопрос лишь в том, где вам остановиться — ведь в рейхе, как и вне его, родных у вас нет.

— Нет, — погасшим голосом отозвалась Кри тина

— Оберштурмфюрер Майер предлагает отправить вас в семью отца вашего ребенка.

— Конкретно — к фрау Патриции Шеер, — счел необходимым уточнить Вилли.

— Это меня и беспокоит! Я хорошо знаю Патрицию — своевольная женщина, она слишком прямолинейно трактует некоторые устаревшие религиозные догмы…

— Она не примет меня! — сказала Кристина.

— Заставим! — решительно заверил Майер, — Без колебаний!

— Не так это просто, — остудил его пыл Хейниш, — Эта госпожа до сих пор не уразумела, как это нестерпимо, когда немецким детям проповедуют, что якобы их патриархи — грязные еврейские свиньи Авраам, Исаак и Иаков. Она не понимает, что немецкими героями не могут быть Моисей, Давид и Соломон. А тем самым она перечеркивает истинных героев немецкого духа — Зигфрида и Брунгильду, Арминия и Верценге- торикса, Фридриха Великого и Бисмарка.