Богдан Сушинский - Маньчжурские стрелки

— Но ведь счастливым вы чувствуете себя не из-за этой защищенности, разве не так? — неожиданно завершила княгиня Сардони, припадая губами к мощному плечу своего красавца славянина.

Курбатов понимал, что ответ его предопределен самой романтической чувственностью этой женщины, убежденной, что счастье бывшего маньчжурского стрелка заключается в самой возможности находиться рядом с ней — влюбленной, преданной и даже повенчанной. Однако признание этого показалось полковнику настолько банальным, что он лишь нежно потрепал ее по плечу и трепетно провел пальцами по подбородку.

— Еще недавно я даже представить себе не мог, что где-то в центре Европы все еще существуют такие благостные уголки, а главное, что мне представится возможность блаженствовать в одном из них.

В брачное ложе свое они залегли задолго до заката, сразу же после свадебной прогулки по Генуэзскому заливу, с которого открывались вершины Лигурийских Апеннин; и вечер, а также вся первая часть их брачной ночи выдались до самозабвения бурными. Только поэтому они искупали теперь свою небиблейскую страсть по-юношески робкими «поцелуями невинности».

— Как это по-рыцарски было со стороны Скорцени — познакомить нас, — молвила княгиня, и тут же настороженно взглянула на Курбатова, напряженно ожидая его реакции.

Для полковника не было тайной, что Сардони не раз предавалась любовным утехам с обер-диверсантом рейха, но мало ли когда и с кем предавался подобным утехам он сам — закоренелый странник войны! Тем более что уже в первый день знакомства княгиня намекнула: Скорцени слишком одиозен, чтобы получить право на виллу «Орнезия», вотчину папы римского. Слишком длинный шлейф авантюр и грехов тянется за ним, чтобы их можно было отмаливать в окружении понтифика, пусть даже и в самом дальнем.

— Нам обоим хорошо известно, княгиня, какая роль отводится этой вилле в послевоенном мире.

— В послевоенном диверсионном мире, — едва слышно обронила Мария-Виктория.

— …И почему Скорцени так привязан к ней, — дипломатично ушел полковник от слишком уж опасной темы. Каковой бы ни была предыстория их знакомства и какие бы личности ни стояли за ним, Курбатову нравилась эта женщина. Причем нравилась теперь уже независимо от воли обер-диверсанта рейха и благосклонности папского «двора».

— Планы Скорцени превратить «Орнезию» в международный, экстерриториальный разведывательный центр вполне объяснимы. Тем более что в его появлении заинтересованы не только в Берлине, но и в Лондоне, Вашингтоне, Мадриде… — княгиня давала понять, что она посвящена и в планы обер-диверсанта рейха, и в историю появления на вилле самого Курбатова. — Именно здесь диверсионные кумиры вчерашних военных противников смогут встречаться, как на нейтральной территории. Через нее же будет пролегать и один из каналов спасения тех, кому уже не будет места на территории оккупированной Германии. То есть с намерениями Скорцени все ясно. А вот почему опекать русского полковника Курбатова с таким рвением взялась все еще нестареющая «папесса» Паскуалина Ленерт [38] Паскуалина Ленерт — швейцарская подданная, этническая немка, около двенадцати лет прожившая в Германии. В прошлом — медицинская сестра, с которой будущий папа Пий XII, а тогда еще один из ватиканских чиновников, сорокалетний Эудженио Пачелли, познакомился в 1917 году, в санатории городка Раршах, где лечился после автомобильной катастрофы. Паскуалина, получившая прозвище «папесса», была не только любимой женщиной папы римского, но и его особо доверенным лицом. Именно она печатала наиболее секретные материалы папы, в частности его тайные послания; она занималась его питанием, костюмами и неофициальными переговорами; через нее получали доступ к церковным титулам и к самому папе многие священнослужители и мирские деятели. , это для многих пока что остается загадкой, — многозначительно улыбнулась Сардони.

— Почему-то я этого не заметил, — покривил душой полковник, не желая оказываться жертвой ревности сразу двух влиятельных женщин.

— Неужели вы считаете, что без покровительства «папессы» вы смогли бы так легко получить подданство Ватикана, которого куда более известные в мире личности добиваются десятилетиями преданнейшего служения папскому престолу?

— По крайней мере теперь я знаю имя своего покровителя.

— Покровительницы, мой князь, покровительницы, — игриво помахала пальчиком перед лицом маньчжурского стрелка княгиня Сардони. — Кстати, это она предложила вас на должность начальника охраны виллы, предусматривающее неплохое жалованье.

— Для меня это тоже новость. Однако понимаю, что в нынешнем моем положении диверсиями много не заработаешь.

— О диверсиях, мой полковник, забыть. Отныне никаких диверсий, вас ожидает иное предназначение.

Когда они поднялись на палубу, солнце уже согревало охладевшие за ночь воды Ривьеры-ди-Леванте, а сама окаймленная виноградными холмами вилла «Орнезия» напоминала белоснежный лайнер — то ли пока еще не спущенный на воду, то ли уже выброшенный на берег. В то время как сама яхта казалась всего лишь скромным пристанищем морских бродяг, нашедших приют и защиту у борта этого красавца. И ничего, что и вечерняя прогулка по Генуэзскому заливу, и сама брачная ночь их проходила под рев американских «летающих крепостей» — в конце концов в этом тоже был некий шарм.

— На виллу прибыл оберштурмфюрер СС барон фон Норген! — выглянул из капитанской рубки ее обладатель бывший сержант американской морской пехоты Шеридан, прижившийся на вилле чуть ли не с самого начала войны. — Из отдела диверсий СД. Просит незамедлительно принять его, поскольку время не терпит.

Курбатов и Сардони, завершавшие свой завтрак в легком белом шатре на палубе, удивленно переглянулись.

— Мы-то с вами о диверсиях забыть можем, но дело в том, смогут ли забыть в диверсионном отделе СД о нас с вами? — молвил Курбатов, предчувствуя, что любовно-морская романтика его на этом лигурийском побережье способна завершиться как-то слишком уж поспешно и… незавершенно.

— Я подумала о том же. Вы знакомы с этим офицером СД?

— Знаю только, что в свое время он проходил подготовку для действий против русских с территории Маньчжурии, в сотрудничестве с японскими самураями и что теперь считается специалистом по Дальнему Востоку.

— О Господи, только не Маньчжурия, — молитвенно произнесла Мария-Виктория, женственно передергивая плечами. — Только не азиатчина. Уж кто-кто, а вы через это прошли, полковник, поэтому у вас есть все основания отказаться. В том числе и по морально-этическим соображениям, учитывая что… — запнулась она на полуслове, словно на острие штыка наткнувшись на холодный, непонимающий взгляд голубоглазого славянского гиганта.