Степан Пичугов - Неизведанными путями

Пока командир с адъютантом выясняли, кто из них ошибся, противник неожиданно, без предварительной пристрелки, обрушил на участок полка лавину артиллерийского огня. В это же время в нашем тылу затрещали ружейные и пулеметные выстрелы и вскоре загремело победное «ура».

— Что это? Что? Откуда там противник? — спрашивал Ходов, бледнея и мечась как угорелый. Потом вскочил на лошадь, метнулся к батарее и закричал паническим голосом: — На передки, за мной галопом марш! — и помчался по дороге на село Шогрыш.

Артиллерия противника продолжала обстреливать наши позиции, не давая возможности высунуть носа из окопов. Хотя огонь был не меткий, но очень частый. В довершение всего в это время из тыла показались бегущие в беспорядке наши обозники:

— Окружили! Окружили казаки и рубают наших! — кричали они в исступлении с искаженными от ужаса лицами.

Паническое слово «окружили» вмиг облетело линию фронта полка и со страхом отдалось в сердце каждого бойца. А тут еще не смолкал гул артиллерии, и бойцы, поддавшись чувству безнадежности, в панике бросились бежать. Но куда бежать? Впереди противник. Сзади противник. Кругом белые.

Единственное место, где не было противника, — это болото за правым флангом полка. Туда и устремилась вся масса обезумевших людей.

Побежал туда и я. Что мной руководило в тот момент, не знаю: чувство ли стадности, страха или просто боязнь остаться одному. Когда я прибежал к болоту, то увидел на самом краю его большую безвольную толпу. Мне показалось, что эти люди, загнанные сюда страхом, ищут выхода из этого тупика и не находят его. Они готовы были лезть в зыбкое болото и утонуть в нем, лишь бы не попасть в руки врагу. На лицах был написан ужас и полная беспомощность. Большинство людей прибежали сюда с оружием, и лишь незначительная часть побросала все. Не знаю, в порыве ли отчаяния или в порыве злости я закричал страшным, пронизывающим душу голосом:

— Становись!

Голос мой был таким резким и диким, что толпа как-то сразу смолкла и замерла.

— Командиры рот! Ко мне! — приказал я уже более уверенно и спокойно, обретая в себе силу. И в глазах людей можно было уже заметить проблеск надежды. Я видел, что эти люди готовы уже повиноваться и идти, куда бы я их ни повел.

Командиры рот обоих батальонов быстро явились и, вытянувшись, чего я раньше никогда не замечал, ожидали моего приказания.

— Немедленно разобраться и построить роты! — повелительно скомандовал я. Затем, обращаясь уже к комбату Калинину, добавил: — Ты с первым батальоном будешь прикрывать отход полка. Занимайте немедленно позицию.

— Товарищ Косоротов! — приказал я командиру 4-й роты, который уже собирал и строил свою роту. — Немедленно очистить дорогу от казаков. Отходить будем в сторону Ирбитского завода, на Тепловский кордон.

— Слушаюсь! — ответил Косоротов и, делая какие-то указания, начал рассыпать свою роту в цепь.

Совершилось чудо, которого я и сам не ожидал: люди, представлявшие несколько минут тому назад беспомощную толпу, объятую страхом и безнадежностью, вновь обрели силу, преобразились в боеспособную часть, готовую на любой трудный и опасный подвиг. Проходя перед «горцами», я видел в их потупленных взорах мучительный стыд за проявленную ими слабость и в то же время радостное волнение и гордость за то, что они вновь обрели силу.

Косоротов, продвигаясь со своей ротой к кордону, не встречал сопротивления противника. Казаки, напавшие на наш обоз, пограбили его и, как только увидели движущуюся цепь 4-й роты, поспешно удалились, не приняв боя.

Пехота противника дальше наших окопов почему-то не пошла. Думаю, что на ночь она не хотела забираться в лес.

Отойдя до линии кордона, мы заняли новую позицию. Здесь за ночь полк привел себя в порядок.

Ходов не появлялся. Комиссар полка Муравьев обязал меня продолжать временно командовать полком. Я начал отказываться, но Муравьев пригрозил мне и обещал «поставить к стенке». Подействовала на меня не угроза Муравьева — ее я принял скорее за шутку, — мне было больно за людей полка, и после мучительных колебаний и сомнений в своих силах я согласился.

На рассвете следующего дня мы перешли в наступление и вновь заняли свои прежние позиции, которые вчера так позорно оставили.

Ходов утром прислал в полк казначея Шпренгера с целью выявить настроение людей.

«Горцы» оказали ходовскому послу:

— Пусть он к нам больше не показывается. Обойдемся без него как-нибудь.

— Скажите Ходову, — заявил комбат Калинин, — на фронте нужны не парадные командиры, а настоящие, которые не прячутся от пули за кочку и не бросают людей в трудную минуту. — И в заключение добавил: — Товарищ он не плохой, да только в тылу.

Ходов, получив такую информацию, не решился приехать в полк и на другой день уехал в штаб бригады. Там уже знали о поведении Ходова из донесения Муравьева и послали его военным комендантом на какую-то станцию.

Комиссар не любил Ходова за его малодушие и был очень доволен, когда тот ушел из полка.

— Ты думаешь, мне легко было с ним работать? — сказал как-то Муравьев. — Я должен был поддерживать его авторитет как командира, а он его заваливал. Человек он, может быть, и не плохой, но не для фронта.

«Горцы», наученные горьким опытом, как только вновь заняли свои окопы под Лебедкином, начали их сразу углублять. Многие старые солдаты делали в окопах «лисьи норы», которые хорошо защищали от осколков и шрапнели. Кроме того, прорыли в лес ходы сообщения, чтобы можно было во время сильного артогня незаметно уводить людей в укрытия. Все эти меры сильно повысили нашу обороноспособность. После этого все атаки противника наталкивались на упорное сопротивление «горцев» и успеха не имели. Даже шквальный артиллерийский огонь уже не помогал противнику, потому что «горцы» приспособились и к нему.

— Ребята! Быстро в лес! — приказывал комбат Косоротов (после того как я принял полк, он стал командовать 2-м батальоном). — Пусть они месят окопы, починим, — смеялся он, когда белые начинали артиллерийскую подготовку к очередной атаке.

И люди спокойно и незаметно уходили по ходам сообщения в безопасное место, где сидели, пока не прекращалась артподготовка. Когда стихал огонь, все быстро возвращались в окопы и спокойно встречали идущую в атаку пехоту противника, а подпустив ее поближе, внезапно обрушивали на нее всю силу своего огня.

— Что же вы бежите, контрики? — кричали вслед убегавшим белякам бойцы. — Али вам не нравится наше угощение? — Некоторые, сложив рупором руки, кричали вдогонку: — Холуи несчастные, за кого воюете? Так вашу мать… За офицеров, которые вам за это морду бьют и последнюю коровенку со двора уводят?