Валерий Ларионов - Афганский «черный тюльпан»

Сначала было странным не ощущать тяжести автомата за правым плечом. Рука то и дело нашаривала автоматный ремень — нет его! К этому надо было привыкнуть, так как без оружия он чувствовал себя незащищенным, каким-то доступным.

Странно было ездить в автомобилях, не страшась взорваться на мине. Первое время каждый толчок на неровностях дороги отдавался холодком в груди Коростылева.

Странно было видеть безработных людей на улицах. Никто, абсолютно никто, не знал о боевых действиях в Афганистане. Не знали, в каких условиях живут их родные, служившие там.

Странно было видеть множество нарядных и красивых женщин вокруг себя: на улице, в троллейбусе, в магазине.

К этим, незаметным ранее мелочам, Коростылеву приходилось привыкать заново. Привыкать, чтобы снова не замечать. Плохо это — привыкать и не замечать. Неужели нашему народу обязательно надо войну, разруху, голод, грязь и кровь, чтобы ценить простые мирные вещи?

Пресса тогда была под строгой цензурой. В газетах писали об интернациональном долге в виде строительства школ и детских садов, посадки деревьев на аллеях парков Афганистана. И народ верил этому. Потому, что привыкли верить газетам.

Знакомые Коростылева в Николаеве при первых встречах сразу же спрашивали:

— Ну что, сколько заколотил денег за границей? Что привез домой? Тогда, по советским понятиям, при железном занавесе, за границу ездили лишь отдельные граждане, чтобы заработать и привезти оттуда то, чего не было у них в стране: магнитофоны, ковры, чайные сервизы, шубы.

Коростылева неприятно коробило от таких вопросов. Как ответить им, что из Афганистана привез он боль утраты друзей, кошмары по ночам и убеждение в несправедливости в их стране?

— Ничего не привез, — отвечал Коростылев.

— Как ничего? — искренне удивлялись знакомые. Им было невдомек, что там, в Афганистане, они живут среди грязи и крови, а не стоят в очередях за вещами.

Им и в голову не приходило, что они были не в простой служебной командировке, а на войне.

И самое главное, осуждать-то этих знакомых не за что. Им и раньше, и сейчас, когда, в Афганистане идет полномасштабная война, внушали и внушают, что у них в стране все хорошо, ну, там одна армия ушла к соседям помогать строить дороги. Народ ничего не знал.

Когда Коростылев немного рассказывал о ситуации там, в горах, знакомые недоуменно слушали и, кажется, не верили ему, хотя деликатно в открытую этого не показывали. Мол, ну давай-давай, герой, сочиняй…

Кстати, о деньгах. После полного возвращения из Афганистана ту, сравнительно небольшую сумму рублей, что выплатили Коростылеву за войну, его жена в первый же день перевела с его книжки на свой счет. А уйдя к своему новому «любимому», оставила Коростылева без копейки. Он было, заикнулся об этом, но в ответ получил только злорадную и надменную ухмылку.

В Николаеве Коростылев жил на южной окраине города. В двух троллейбусных остановках, за железнодорожными путями вокзала, находился военный аэродром морской авиации. Сюда и должен был прилететь его «Черный тюльпан». Через два дня после приезда домой Коростылев стал каждый день ходить на этот аэродром узнавать о его прилете.

Самолет прилетел 16 мая 1982 года. Коростылев встретился с экипажем как с родными, они тоже приветливо приняли его на борт. В самолете осталось несколько ящиков с гробами. За эти пять дней летчики устали: Коростылеву видны были их осунувшиеся лица.

В Николаеве разгрузили погибшего лейтенанта Зиновьева. Оповещенные майором «Черным тюльпаном» из Ташкента, его встречали мать, отец и военные из райвоенкомата г. Первомайска, что на севере Николаевской области, откуда родом лейтенант.

Мать, почерневшую от горя, держали под руки, пока ящик из самолета перегружали в грузовую машину.

«Черный тюльпан» взлетел курсом на Краснодар.

Каждый человек во что-то верит. Кто в бога, кто в депутата, кто в деньги, кто в звезды. Но есть вера особая — вера матери. Никогда мать не смирится с потерей своего ребенка, она всегда верит в лучший исход. Бывает, что и после его похорон она не верит в случившееся и надеется на что-то высшее, что вдруг изменит страшную реальность.

В марте 1990 гада Коростылев служил в Крыму, в одном из степных поселков.

Прошло семь лет после его возвращения из Афганистана. Советские войска уже больше года ушли оттуда, а гражданская война там не утихает. Но это было уже их дело, афганцев.

А сердечные раны Коростылева все не заживали. Не было дня, чтобы он не вспоминал те горы, те невзгоды, их маленькие радости и, конечно, погибших друзей. Молодых и здоровых, веривших в свою счастливую звезду.

В газете «Советский патриот» под рубрикой «Отзовитесь, боевые друзья» Коростылев прочитал заметку матери лейтенанта Зиновьева. Через газету она обращалась ко всем, кто воевал вместе с ее сыном, был свидетелем его гибели. Мама просила рассказать о своем сыне, о его друзьях, как он жил в Афганистане, как погиб. Коростылев прочитал эту статью и опять на него нахлынули воспоминания того мая 1982 года…

И вот мать просит откликнуться однополчан ее сына. У Коростылева была фотография весны 1982 года. На ней изображены шесть офицеров их батальона. Среди них Коростылев и лейтенант Зиновьев. Он написал письмо его маме. На этой фотографии обозначил себя точкой и отправил по адресу, указанному в газете с просьбой вернуть фотографию, так как она у него в одном экземпляре.

Дней через двадцать Коростылев получил ответ из г. Первомайска Николаевской области. В конверте письмо и его фотография. Мама подробно рассказывала ему о своем сыне. Как он рос, учился, мечтал стать офицером. Как она уже восемь лет живет со своим горем, хотя в то, что он погиб, она не верила. На похоронах гроб вскрывать не разрешили и мать Зиновьева уверилась, что они закопали пустой гроб. Она перечисляла всех гадалок, которые по представленным им фотографиям сына, «усматривали» на снимках «черты жизни», уверяя мать в том, что ее сын живой. К гадалкам она ездила в Киев и Запорожье.

Когда в период 1989–1990 годов были освобождены несколько наших военнопленных, мама ездила к ним домой. Один из них, содержавшийся в глубокой яме, якобы, переговаривался с каким-то Лешей, сидевшим в другой яме.

А лейтенанта Зиновьева звали Алексеем… Мама приглашала Коростылева приехать к ним. Он написал рапорт с просьбой предоставить ему отпуск на три дня и автобусом поехал в г. Первомайск, в 450-х километрах от Крыма.

В дороге Коростылев снова и снова вспоминал ту гибель артиллерийского расчета вместе с офицерами. Ясно вспоминал и разорванное тело лейтенанта Зиновьева, его мокрые от крови волосы, прилипшие ко лбу. Он сам нес с солдатами к месту сбора плащ-палатку, в которой лежали его останки…