Валентин Строкань - Чёрный иней

Гвоздь нажимал на спуск, вкладывая в каждый выстрел все свои предсмертные силу и тоску. Он даже не смог немного приподнять своё полумёртвое тело, чтобы опереться грудью о камень. Успел только увидеть, как густо обагрился кровью обезумевший собачий клубок, как падает лицом в снег пулемётчик, как схватился за шею второй, как затрясся автомат в руках третьего...

Щербо быстро очнулся и поднял голову. «Всё кончилось... Справились без меня». Четверо фашистов замерли в неестественных позах на полу. В дверях стоял Гаральд. «Который час?»

Напрягши глаза, Щербо посмотрел на часы и произнёс: «Управились за полторы минуты!»

Пока что всё шло по плану, в запасе у них оставалось где-то с четверть часа. Хотя стоило поторопиться.

Они огляделись вокруг. Щербо заметил, что пещера, вопреки ожиданию, довольно просторная. «Внутри добротно обшита тёсом... Тамбур холодный. Бойницы со ставнями. Обстановка спартанская — печь, пулемёт, две скамьи, рация, телефон...» Он надел каску и начал подгонять ремешок. «Надо же, ещё тёплая!» И вдруг его отталкивающе резанул запах того, с кого эту каску сняли полминуты тому, — запах врага... Но мысль эта была некстати, и он отогнал её. «Пост, видимо, парный. Двое отдыхают, двое караулят. Обзор великолепный — и море, и воздух, и весь горизонт... И вход на плато блокируется...» Рассовал магазины за пазуху, сунул в карманы. «А что за рундук тут в нише? НЗ, продовольствие, патроны... Полная автономность на случай затяжной метели...» Тщательно подогнал ремни. «Столько жратвы... Хотя бы на сутки раньше ворваться! А сейчас нас ждёт работа. Не до еды! Теперь слово за старшиной»!

Вдали, справа от скал, отделились три белые фигуры. От объекта их отделяло гораздо большее расстояние, чем у его группы, поэтому двинулись первыми. Щербо посмотрел на часы — восемнадцать ноль пять. Пока что всё складывалось согласно плану. «Через каких-то пять минут и нам в дорогу...»

Ещё там, наверху, перед тем, как разделиться, инструктируя старшину, он определил для себя условный рубеж, преодолев который, должны были отправляться и они.

На севере со скальных пиков потянулись снежные протуберанцы. С востока, с вершины ледника, медленно наползали на плато слоистые облака сизого тумана. Прямо в туман вот-вот должна была ворваться стена густого снега. И он без предупреждения набирал скорость. «С погодой не договоришься, капризная здесь погодка! Что ж, наконец наступили минуты, ради которых мы проделали весь этот путь, ради которых мы здесь... В штабе уже, поди, занесли карандаши над картой...»

— Присядем перед дорогой.

И сразу — короткая команда Щерба: «Вперёд, соколики!» И они двинулись, слаженно взмахивая палками, стараясь преодолеть километровый отрезок пути с той же скоростью, что и немецкий караул, ныне бездыханно лежащий на посту. Их ожидал жестокий, быстротечный и беспощадный бой.

Каждый из них помнил слова, которые любил повторять Щербо: намного проще отдать жизнь сразу, нежели отдавать её по минутам. От них всегда требовали последнего. Но главным было даже не это. Главным было вытрясти, наконец-то, из абверовского логова клятые бумаги и секретную груду железяк и проводов, именуемую шифровальной машиной!

Четыре минуты... Они бежали спокойно и сосредоточенно, как немцы. Навстречу наплывал барак. Скоро будет поставлена точка в ожесточённом противоборстве, и эту точку поставят они. То, что казалось недосягаемо далёким ещё сутки тому назад, теперь приблизилось вплотную. Последние усилия!..

«Через четверть часа снова начнётся метель, но для нас это уже не имеет значения. Мы уже будем внутри, и, если Байде удалось проникнуть туда... Если удалось... А если нет? Сориентируемся на месте, нам бы только без выстрела подойти поближе...»

Из-под глубоко надвинутой каски Щербо увидел, как из бокового входа выскочила пулеметная обслуга и заняла прямо здесь, у входа, обложенную камнями позицию. Стволы нацелены в сторону старшины и Сиротина. Щербо повернул голову влево и не меняя темпа, увидел три фигуры, приближавшиеся с юго-запада. Ничего подозрительного не заметил, всё шло так, как и намечалось. Впереди Айхлер с пустым автоматом за спиной, — послушно чапает, без выкрутасов. За ним — старшина, капюшон низко надвинут, дальше — Сиротин... Двигаются слаженно и должны подойти к станции одновременно с основной группой. Что же насторожило фашистов?..

Щербо почувствовал, что за ним следят. Неотступно. Именно за ним и его людьми... Кто-то пристально их изучает. Что-то было не так. Он изо всех сил вглядывался в барак, в расплывчатые на таком расстоянии силуэты. Оставались три сотни метров, когда к пулемётчикам присоединился офицер. Щербо угадал его по биноклю, который офицер почти не отрывал от глаз. Сначала немец смотрел в направлении группы. Потом что-то сказал пулемётчику, и тот повёл дулом, будто в нерешительности, переводя прицел с одной группы на другую.

Вдруг офицер опустил бинокль и замер, будто в раздумье, потом резко поднёс окуляры к глазам и начал всматриваться теперь уже в них.

Всё внимание немцев должно было сосредоточиться на группе, которую возглавлял офицер, она возвращалась после длительного отсутствия. Несомненно, офицера они должны были узнать даже на таком расстоянии. Дежурная смена караула ну никак не могла их заинтересовать. Такой была логика развития событий, а боевой опыт подсказывал: то, что происходит вопреки логике, обычно плохо заканчивается. Расплачиваться придётся кровью. И не кому-то — им...

«Сколько ещё?.. Метров двести пятьдесят... Налечь! Быстрее... Старшина тоже ускорил ход...»

Удивительно пустынным показался старшине этот ледник и тот километр, который они десятки раз прощупали, промерили глазами... Такой настороженной и пустынной бывает лишь нейтральная полоса, разделяющая две враждебные силы, где всё пристреляно, где повсюду за тобой следят чужие глаза и ловят нацеленные на тебя чужие стволы. И ты идёшь в эту западню, сдерживая дрожь и отгоняя прочь бередящие мысли о растворённой в воздухе опасности, как будто тянет тебя туда какая-то неведомая сила.

— Тьфу, чертовщина... Поджилки трясутся, Рома?.. Это от того, что гансы стволы наставили, — успокаивал он себя. — Самое время нашему гауптману голос подать, — и он быстро приблизился к пленному.

Угрозу от пулемёта своих гауптман Айхлер чувствовал на расстоянии. Подспудная тревога, охватившая, когда он увидел реакцию товарищей по оружию на их появление в зоне видимости, усилилась, как только из барака вышел офицер. Айхлер легко узнал в нём Гревера. Потом увидел, как Гревер, оправдывая его подозрения, которые он сейчас гнал от себя, боясь им верить, оторвался от бинокля и стремглав бросился к пулемёту, оттолкнул стрелка и сам прильнул к прицелу.