Арно Зурмински - Отечество без отцов

Во время приема пищи фельдфебель вручил им билеты на отпускной поезд, который должен был отбыть 24 апреля с вокзала в Вязьме. После обеда они отправились пешком в сторону шоссе. Там им встретился военный грузовик, который высадил их еще до наступления темноты у одного из бараков вблизи вокзала.

До полуночи они находились в нем вместе с другими солдатами, у всех у них была одна и та же цель. Никто даже словом не обмолвился о том, что пережил на фронте. Они говорили о своих женах и хороших немецких кроватях с пуховыми перинами. Подходили все новые отпускники, и в полночь барак был уже переполнен. Роберт Розен не участвовал в беседах. Приткнувшись в полусне в углу, он видел, как Эрика в весеннем платье шла по саду, затем он увидел ее обнаженной и почувствовал, как кровь прилила к голове. 22-летний солдат впервые ехал к женщине, чтобы отпраздновать с ней свадьбу. Чтобы никто не задавал ему двусмысленных вопросов, он сделал вид, что спит.

Им немного помешала воздушная тревога, объявленная в час ночи, но никаких бомб не было. Один из унтер-офицеров из Любека сказал, тем не менее, по поводу завывших сирен следующее:

— Вам всем хорошо, вы едете к вашим женам, я же отправляюсь на кладбище.

Виновниками вновь были англичане, которые подвергли Любек бомбардировке в ночь на Вербное воскресенье. Именно Любек стал их целью. Город, не имевший военного значения, центр древних ганзейских связей со своими старинными средневековыми домами, семью городскими башнями и знаменитыми въездными воротами. Именно Любек.

После того, как унтер-офицер выговорился, описав гигантский пожар в Любеке, случившийся как раз в Вербное воскресенье, он покинул барак и посетил военный бордель на другой стороне улицы. По его словам, теперь ему было все равно, ведь его жена не пережила это Вербное воскресенье.

На рассвете к вокзалу подполз локомотив, шипя паром и лязгая железом. За ним следовали семь пассажирских вагонов, в последнем из них был оборудован передвижной госпиталь с двухъярусными койками. В этом вагоне были также и медсестры, которые выглядели в своих белых халатах и чепчиках, украшенных красным крестом, подобно цветам ветреницы, растущим среди сорняков. Раненые первыми занимали места в поезде; одни, прихрамывая, поднимались самостоятельно по ступенькам, других вносили в вагон.

Отъезд задерживался. Вальтер Пуш спросил одну из сестер, сидевшую на ступеньках госпитального вагона о причинах задержки, и узнал от нее, что между Смоленском и Оршей один из эшелонов подорвался на мине.

Саперы сейчас приводили в порядок железнодорожное полотно, это продлится полдня.

— Вот так и укорачивается отпуск, — ругался Вальтер Пуш, который разгневался из-за того, что ему придется провести в пути дополнительные сутки, в то время как Роберт Розен окажется дома сразу же после пересечения границы.

Они провели долгие часы ожидания в пассажирском поезде, понимая, что он стал для них своеобразным экскурсионным средством передвижения, и вообще неизвестно, доберется ли он до цели. Поскольку каждый солдат обязан был ехать в отпуск при оружии, то Роберт Розен взял с собою винтовку, которая ему только мешала. Он забросил ее на багажную полку с таким видом, как будто она ему больше вообще не понадобится. Вальтер Пуш следовал в отпуск с пистолетом, что существенно облегчало ему поездку.

Прежде чем поезд, наконец, тронулся, перед ним прицепили две открытые платформы. Охранник доставил дюжину пленных, распределив их поровну на каждую из платформ и приковав цепью друг к другу.

— Что бы это могло значить? — спросил Роберт Розен.

— Если партизаны заминировали участок дороги, то платформы с их земляками первыми взлетят на воздух, — ответил Вальтер Пуш.

— А если полотно не будет заминировано, то эти пленные просто-напросто замерзнут.

— Так или иначе, им все равно придет конец, — заметил Вальтер Пуш, который мыслями уже решительно перенесся в солнечную Германию, предвкушая прогулки во время своего отпуска.

После обеда поезд тронулся. Он умышленно еле полз вдоль леса, так как при медленной езде мины не всегда срабатывали.

— Лишь миновав район партизанских действий, поезд увеличит скорость, — сказал один из солдат, который уже имел дело с эшелонами отпускников и партизанами.

Вечером они остановились прямо посреди леса у строительной площадки. Вся эта своеобразная сцена освещалась факелами. Отделение саперов, которое уложило новые рельсы, как раз уходило, закончив работу, когда в вагон ворвался офицер.

— Десять человек с винтовками на выход, — закричал он.

Вальтер Пуш, который имел лишь пистолет, воспользовался правом остаться в вагоне. Роберт Розен вынужден был пойти за офицером по тропинке, которая вела вдоль насыпи к лесной опушке. Там тоже горели факелы. С краю росли семь деревьев, похоже, это были березы. К каждому из деревьев был привязан человек.

— Это бандиты, они минировали железнодорожное полотно, — разъяснил офицер.

Роберт Розен разглядел пятерых мужчин и одну женщину, рядом с которой стоял подросток. То, что дальше последовало, было подобно приемам с оружием на строевом плацу. Изготовиться к стрельбе, снять предохранитель… целься… огонь! Мужчины и женщина были убиты сразу же, мальчишка жил. Офицер приказал, дать еще один залп по парню. Роберт Розен решил, что кто-нибудь из стоящих рядом солдат покончит с ним, и поэтому не стал утруждать себя. Но ведь и другие подумали то же самое. Когда звук выстрелов утих, то оказалось, что подросток все еще был жив. Офицер вынул пистолет и выстрелом в упор проделал ему дырку во лбу.

На обратном пути Роберт Розен шел рядом с тем самым унтер-офицером, который собирался ехать на Любекское кладбище.

— Сорняк надо уничтожать, — бурчал тот себе под нос. — Все подчистую искоренять, ничего не оставлять!

В поезде санитары и медсестры тем временем занимались своей работой и вносили в госпитальный вагон солдат, раненых при взрыве мины. Мертвых похоронили рядом с железнодорожной насыпью, установив на могилах березовые кресты.

Вальтер Пуш, который все это время проспал, лишь на короткое время приоткрыл глаза, чтобы сказать: «Ну, теперь ты знаешь, зачем солдату следует брать в отпуск винтовку».

Город Минск в утренних сумерках. Медсестры из госпитального вагона выглядели теперь несколько приветливее. Им ведь тоже пришлось пережить страшную ночную поездку по району, занятому партизанами. Своих раненых они заставили замолчать, вколов им морфий. Так что было поразительно тихо. Их доставили в стационарный госпиталь № 4/571 в Нискарише. Перед этим сестры залили им эфир между кожей и повязкой. Это дало раненым три дня покоя на фронте борьбы со вшами, прежде чем у тех появилось потомство, и война с ними не началась по-новому. В Нискарише тут же нашлась работа скальпелям, гангрена была самой частой причиной ампутации. Отрезанные части тела грузились на тележки и должны были сжигаться прежде, чем собаки и крысы поживятся ими. Одни за другими руки и ноги сбрасывались в мусорную яму, день и ночь напролет тошнотворный запах горелого мяса разносился над городом.