Андрей Житков - Жизнь и смерть сержанта Шеломова

— Что с ним? — спросил Митя у одного из чижиков-полотеров.

— Гепатитчика нашел, вот и радуется, — шепнул чижик.

— Это как?

— Нашего призыва парнишка заболел желтухой, а Кузя его заставил мочу за себя сдать. Теперь лежит — ждет результатов анализов.

— Так все равно врач раскусит.

— Ниче не раскусит. Нашего час назад в Союз отправили, а Кузя сгущенки с солью нажрался, и у него теперь печенка увеличена.

Митю передернуло: он представил себе вкус соленой сгущенки.

— Эх, мне бы так! Кабы знать наперед, так я бы и сам с Никой договорился. Вот еще бы сгущенки достать.

— Завидуешь, что ли, Нике своему?

— Зави-идую, — протянул чижик. — Мы с ним в карантине вместе службу тащили, а теперь я здесь шуршу, а он в союзном госпитале в потолок плюет и рассказывает, как в рейды ходил, духов бил, а сам ни в одном рейде не был, как приехал, через три недели заболел.

— Нашел чему завидовать. У него теперь на всю жизнь больная печенка.

— А мне бы так лучше больную печенку, чем домой в цинке.

Чижик до краев наполнился обиды и зависти, засопел и начал яростно тереть шваброй линолеум.

У Мити на душе стало неприятно, будто он проглотил тухлый кусок свиного сала. Он вспомнил, что именно про такой способ симулирования гепатита ему рассказывал Вовка.

Обед не лез в горло. «Все правдами и неправдами сматываются в Союз, а я с тифом сижу здесь и хлопаю ушами». Теперь, после слов Кузи, Митя был твердо уверен в том, что первоначальный диагноз, поставленный лейтенантом, был верен, а в госпитале «закосили» и сделали из него козла отпущения.

Митя сквозь зубы, чтобы не попал мусор, вытягивал из стакана компот, когда в столовую вошел Костя. Левый глаз у него заплыл, в ноздрях застряли черные сгустки крови. По его виду Митя понял, что случилось — отобрали деньги. Он выскочил из столовой, даже не убрав за собой посуду. Они зашли за корпус, и там Костя все рассказал.

Старики засекли повара Васю, что он ходил к забору и покупал чарс на афгани. Они приперли его к стенке, и он раскололся, сказал, чьи деньги. Дальше — дело техники. Сначала просили мирно, обещали отпущение грехов, потом стали бить. Обыскали и нашли в трусах пакетик. Они ему пообещали, что он живым из госпиталя не уедет. «Пойду к врачу, буду просить, чтобы выписал. Скажу: поноса нет, температуры нет, анализы хорошие, надоело на койке валяться, все бока отлежал». Митя посоветовал Косте идти сейчас же. Он-то знал, что по вечерам, когда поблизости нет начальства, на стариков находит бзик садизма, и тогда лучше не попадаться им на глаза.

Врач посмотрел Костю и обещал выписать, но только утром, чтобы он успел за день добраться до своей части.

Костя забрал вещи из каптерки, чтобы все думали, что он уже выписался и уехал, и пошел к повару Васе, договорившись, что переночует в поварской комнате, которая закрывалась на замок.

Большого желания появляться в корпусе у Мити не было. Но пойти на ужин все равно пришлось. Когда он пил чай, Кузя вызвал его в коридор и сказал, что старики интересуются, куда делся его друг. Митя попытался соврать, будто Костю выписали и он уехал, но из темноты коридора вышагнул длинный кудрявый парень, большими руками взял его за ворот пижамы и как следует встряхнул.

— Его должны выписать только завтра. Он нам еще не все долги вернул. Не скажешь — сам будешь возвращать.

— Я ничего не знаю! — испуганно прошептал Митя.

Крепкие пальцы сжали ворот так, что потемнело в глазах:

— Пойдем на разборку в палату.

Все окна в палате были завешены одеялами. На койках валялись старики и веселились. Под койками ползали чижики и тарахтели, изображая бронетранспортеры.

В темноте кто-то спросил Митю: «Кто таков?» Он не успел ответить, как Кузя заискивающе засмеялся и сказал, что это того придурка дружок, тоже придурок, но без денег. В Мите закипело бешенство: «Ты у меня, Кузя, поедешь в Союз!» Решение созрело мгновенно: пойти и рассказать о подмене анализа.

Кудрявый парень подтолкнул сзади коленкой. Митя понял, что все причитающееся Косте достанется ему.

С койки спросили, откуда он родом, а то они, мол, не знают, кого будут бить: хохла, бульбаша, урюка, москвича или еще кого. Митя ответил, и тут же кудрявый хлопнул его по плечу: «Земляк! Первый раз земляка встретил!» Он стал тискать Митю. «Вы его не трогайте, мужики, он за того козла ничем не виноват». Митя не успел опомниться, как они в обнимку с кудрявым очутились на улице. «Ты, брат, прости, я земляков не трогаю и другим не даю».

Они познакомились. Парня звали Олегом. «Я тебя сейчас с одним познакомлю — он после болезни остался здесь на постоянке художником. Как сыр в масле катается: на операции не ходит, но парень ничего, не гнойный».

Мастерская оказалась крохотной комнатушкой, заваленной матрасами и планшетами; у окна стоял самодельный столик, весь в разноцветных пятнах краски. За ним сидел парень и скреб бритвочкой по планшету.

«Знакомься, Саня, земляка привел, Дмитрием зовут». Рука у Сани была узкая и холодная. «Давайте чай сварганим», — предложил он. На столе появилась трехлитровая банка с водой, в которой яростно загудел кипятильник из двух бритвочек.

Начались расспросы о гражданке. Олег с Саней призывались на год раньше. Для них Митя был человеком, который ходил по родным улицам и дышал родным воздухом еще целый год после них.

Закипела вода. Саня высыпал в банку пачку чая, а Олег достал из-под матрасов буханку белого хлеба, банку сгущенки и пачку рафинада.

За воспоминаниями о гражданке они усидели три литра и все, что было съестного. Митя так наелся, что на ужин не пошел, а сразу завалился спать, но после крепкого чая не спалось, и он еще долго думал о том, как мало надо, чтобы отношение к тебе изменилось.

«..переодевайтесь. Через пятнадцать минут до аэродрома пойдет машина». Митя проснулся от голоса Веры. Он открыл глаза и увидел довольного Кузю. Тот не скрывал своего ликования и, пока переодевался, все пел: «Желтушка, желтушка, желтушка моя, позволь наглядеться, радость, на тебя».

В тот день он ни на какие работы не пошел, а сразу двинул к Сане, и, завалившись на матрасы, проспал еще часа два, а потом снова пили чай и ели припасенный Саней крем из сгущенки с маслом. Саня оформлял поварам дембельские альбомы, а они его кормили не хуже генерала. Здесь было так хорошо, что Митя решил отсиживаться в каптерке до выписки, тем более что Саня не возражал: «Хоть живи здесь».

Прошло пять дней. Митя с Саней коротали время до ужина вдвоем — Олег ушел играть в карты. Саня стал рассказывать о себе:

— Эх, Митя, на гражданке я был человеком, — начал он, прихлебывая горячий чай. — Последний «Жигуленок» еще в техникуме сделал; девочек менял как перчатки, ну, и насчет одежонки не извольте беспокоиться, моя вотчина — торговля: год работал — пять тысяч сделал.