Владимир Шатов - Возвращение

- Почему я не чувствую боли?

Всё представлялось ему совершенно нереальным. Иоганн опять отрубился и пришёл в себя только когда увидел главный перевязочный пункт.

- Когда меня доставили сюда? – он схватил за рукав проходящего санитара.

- Тебе какая разница?! – отрезал тот и даже не взглянул на раненого.

Походный госпиталь освещал тусклый свет мигавших ламп, и в нём стоял бьющий в нос неприятный запах эфира, пота и гниения.

- Странно, что я чётко различаю запахи. – Безразлично подумал Майер.

Гудел электрогенератор, создавая фон, безразличный к крикам боли, проклятиям, стонам и пронзительным воплям людей с оторванными руками или ногами, с раздробленной челюстью или грудью, с вываливающимися кишками, с обожжёнными лицами.

- Откуда вас столько?

Среди всего этого кошмара стоял бледный хирург в забрызганном кровью прорезиненном халате и орудовал блестящими инструментами так быстро, как только возможно, и через минуту или две натужно кричал санитарам:

- Следующий!

Иоганн увидел молодого сержанта с покрытой красными пятнами крови повязкой на голове, который на мгновение потребовал от всех полной тишины - даже хирург оторвался от работы, - и тогда он встал с носилок, широко развёл костлявые руки и запел: «Германия превыше всего».

Он явно хотел допеть, но голос оборвался, и он рухнул, всхлипывая.

- Этого не может быть! – Он забился на полу в судорогах. – Этого не должно было случиться с нами…

- Успокойтесь сержант!

Офицер в меховом пальто, проходя, взглянул на Майера и отрывисто буркнул:

- И его возьмите, он может сидеть.

Иоганн едва расслышал эти слова, он временами впадал в забытьё и плохо представлял себе, где находится. Внезапно он очнулся – кто-то тряс его за плечо. Перед ним стоял измождённый на вид врач и протягивал ему свёрнутую вчетверо школьную географическую карту.

- Я слышал, Вы улетаете последним самолётом, - с натугой произнёс врач, - поэтому прошу передать это моей жене.

- Кто Вы? – сипло спросил Майер.

- Я бывший пастор и врач 16-й танковой дивизии Курт Ройбер.

- Зачем Вашей жене эта карта?

Средних лет мужчина молча развернул полотнище с изображение СССР и перевернул её обратной стороной. На Иоганна в упор смотрели скорбные глаза Богородицы, которая крепко обнимала своего божественного сына.

- Я нарисовал этот рисунок в Сталинграде в ночь с 24 на 25 декабря 1942 года. – Тихо сказал Курт. - Рисовал в землянке, а рядом, в госпитальном бункере, умирали от голода и ран мои однополчане. Когда утром открылась дверь и вошли мои товарищи, они остановились как вкопанные в благоговейном молчании, поражённые висящей на глиняной стене картиной, под которой горел огонёк на вбитом в земляную стену полене.

- Я слышал об этой иконе, - сказал изумлённый раненый лежащий на полу рядом с ними. – У нас в полку её называли «Сталинградская мадонна».

- Это всего лишь рисунок! – смутился Ройбер и покраснел как девушка на первом свидании.

- Нет! – усмехнулся раненый. – Мне рассказывали солдаты, которые первыми увидели икону. Весь рождественский праздник для них прошёл под впечатлением от рисунка и слов, обрамляющих его: свет, любовь и жизнь.

- Но многим это не помогло… - с горечью признался Курт.

- Именно 25 декабря, в католическое Рождество, кольцо вокруг нас намертво сомкнулось... – подтвердил заинтересованный Иоганн, - но я обязательно передам этот рисунок Вашей жене.

- Спасибо! – поблагодарил врач и отошёл.

Вскоре раздалась команда загружаться во чрево транспортного самолёта. В своем последнем дурном сне наяву Иоганн видел огненные хвосты ракет, пронзавших чёрное как смоль ночное небо, и вспышки там, где «Катюша» ударяла о землю.

- Неужели до сих пор идёт бой?

Ввысь ушли сигнальные красные огни, возвещавшие об очередной атаке, и новые залпы шквального огня артиллерии прогремели, как раскаты грома.

- Человек не в силах выдержать этот ад.

Затем рёв авиационных моторов перекрыл остальные звуки. Самолёт нёсся над снегом с возраставшей скоростью. По слабому покачиванию Иоганн определил, что он оторвался от земли.

- Неужели я улетаю из этого проклятого места? – изумился Майер и потерял сознание.

Вечером 10 декабря пришёл приказ Гитлера "Об освобождении окружённой группировки под Сталинградом", а уже 12 числа после непродолжительной артподготовки танки Гота двинулись на север. Немецкие солдаты, находившиеся в "котле", с радостными лицами прислушивались к отдалённой канонаде. Сердца их наполнялись безграничной верой в скорое спасение.

- Манштейн идёт! - говорили они друг другу.

Для тех, кто был предан Гитлеру всей душой, далёкие залпы стали лишним подтверждением того, что фюрер всегда держит слово. Гитлер, однако, не имел ни малейшего желания выводить 6-ю армию из окружения. Во время полуденного совещания в ставке он сказал Цейтцлеру, что отход от Сталинграда невозможен, потому что в этом случае вся кампания теряет смысл.

- К тому же подобный прорыв будет стоить вермахту большой крови.

Как и предупреждал Клюге, у Гитлера не шли из головы события прошлой зимы.

- Как только армия побежала, её уже не остановить, - внушал он начальнику генерального штаба.

Утром 19 декабря части Манштейна после сильной артиллерийской и авиационной подготовки атаковали 51-ю армию русских. Им удалось прорвать оборону в районе Верхне-Кумской и к 15 часам выйти передовыми частями 17-й танковой дивизии к переднему краю обороны 300-й стрелковой дивизии и 98-й стрелковой дивизии 1-го гвардейского стрелкового корпуса РККА. Однако все попытки противника форсировать реку Мышкова были сорваны.

Стремительное наступление заставило Ерёменко всерьёз испугаться за судьбу армии, которая удерживала юго-западный сектор "котла". Когда стало известно о наступлении немцев, Хрущёв и Василевский находились в штабе 51-й армии.

Василевский попытался дозвониться до Сталина, но Москва не отвечала. Тогда он, чтобы не терять времени, связался с командующим Донским фронтом генералом Рокоссовским и сообщил, что хочет перебросить 2-ю гвардейскую армию генерала Малиновского в расположение Сталинградского фронта, чтобы блокировать наступление Манштейна.

Рокоссовский бурно запротестовал, и Василевскому пришлось отложить разговор до получения указаний из Москвы. Когда, наконец удалось дозвониться до Кремля, Сталин, узнав о наступлении немцев, пришёл в ярость и отказался дать Василевскому чёткий ответ. Генерал провёл очень беспокойную ночь.

Тем временем Ерёменко отдал приказ 4-му механизированному и 13-му танковому корпусам остановить продвижение немецких танковых дивизий. К этому моменту 6-я танковая дивизия противника прошла уже тридцать километров и форсировала реку Аксай. Только два дня спустя, после длительных совещаний в Кремле и напряжённых разговоров с Василевским, Сталин дал разрешение перебросить 2-ю гвардейскую армию на опасный участок.