Роберт Колотухин - Наш дом стоит у моря

Мама целыми днями на заводе. Гарий Аронович с утра уходит вместе с Ирмой к себе в цирк — он там администратором — и возвращается только поздно вечером. Ирма спит у него на руках. «Работы по горло, Раиса Ивановна, — оправдывается он перед мамой, когда она начинает его бранить, что он мучает ребенка, — скоро сезон открываем».

Валерка Берлизов тоже пошел в школу. В тот же класс, что и мой брат, хотя был он на целых три года младше Леньки.

Остался я во дворе один с Мишкой и Оськой Цинклерами. Скучно.

Но проучился Ленька недолго.

Вернулся он однажды с уроков раньше обычного, и презлющий. Швырнул сумку с книгами под кровать:

— Ха! «Группа слов, связанная между собой по смыслу, называется предложением». Чихать я хотел на ваши предложения! Понасажали всяких шкетов!..

И тихонько выскользнул из комнаты, подальше от греха. Ох и влетит же сегодня Леньке!

Вечером пришла с работы мама, и был скандал.

Мама кричала на Леньку, несколько раз даже ремнем огрела, но Ленька упрямо стоял на своем:

— Не пойду, и все!

На шум заглянул Гарий Аронович. Узнав, в чем дело, он прочел моему брату лекцию:

— Ученье — свет, а неученье — тьма. Верно, Леня?

— Верно, — согласился Ленька, но в школу, сказал, все равно не пойдет.

Когда Гарий Аронович ушел, мама для порядка еще раз огрела Леньку ремнем вдоль спины:

— Пойдешь в школу?

— Нет!

— Пойдешь в школу?

— Нет!

Потом мама успокоилась и сказала:

— Ну хорошо. Вернется отец, все уладит. Он сразу возьмет тебя в руки. Он-то тебе не даст бить байдуки.

Мама всегда успокаивалась, когда вспоминала, что скоро вернется наш батя. И я понимал маму, когда ей казалось, что он обязательно должен вернуться с войны. Должен. Хотя бы для того, чтобы «взять в руки» моего старшего брата.

И еще я чувствовал, что мама тоже в чем-то понимает Леньку, которому уже исполнилось четырнадцать лет, и что Леньке совсем неинтересно сидеть за одной партой с Валеркой Берлизовым и зубрить с ним одни и те же правила.

А пока что Ленька начал «бить байдуки». Сначала мы били их вместе. Часто ходили на Хлебную гавань разгружать херсонские арбузы. Их теперь днем и ночью привозили из Херсона на баржах и дубках. Разгружал, конечно, Ленька. А я просто сидел в сторонке.

Но чаще всего мы ходили в торговый порт.

Здесь уже с грохотом отдавали якоря длинные «либертосы». И моряки с «либертосов», белотелые упитанные американцы, гоняли тут же, в порту, на Австрийском пляже, свой мяч, похожий на дыню.

Играли они руками и ногами. Ну и доставалось же тому, кто, схватив «дыню», пытался пробиться к воротам. На него сразу наваливались все, и получалась куча мала. Частенько такой смельчак подолгу отлеживался у воды на песочке, приходил в себя. Это называлось «американский футбол».

В порту встали подъемные краны. Растопырив лапы, они двигались медленно вдоль причалов по широким рельсам, заглядывая в брюха кораблей, и были похожи на любопытных журавлей.

Вместе со стариками грузчиками в порту работали и совсем еще молодые ребята. Они были ровесниками Толяши Стояновича, эти пареньки, — лет по семнадцать, не больше, — но в армию их не брали: ведь был уже не сорок первый год, а сорок четвертый.

Как-то мы с братом подошли к пульману с мукой, который разгружала вот такая бригада молодых. Головы и плечи ребят были покрыты мешками, чтобы мука не попадала за шиворот. Помню, дядя Паша, когда «работал с мукой», тоже всегда надевал вот так, треугольником, мешок на голову.

Из вагонов ребята брали мешки на спину и складывали их в штабель. Двое подавали, остальные носили.

— Ну-ка, погоди, Санька, — сказал мне Ленька и тоже накрыл голову пустым мешком.

Сгорбившись, он подошел к пульману и подставил спину. Парни, подававшие мешки из вагона, приняли его за своего и сразу же взвалили на Леньку мешок. А было в этом мешке верных килограммов восемьдесят: он совсем накрыл Ленькину спину.

Вцепившись побелевшими пальцами в уголки мешка, пошатываясь, Ленька двинулся к штабелю. Из-под мешка его почти не было видно — только ноги — две хворостинки. И ноги эти дрожали, подгибались. «Дойдет или не дойдет? — переживал я за брата. — Дойдет?..»

Не дошел Ленька — опрокинул его все-таки мешок на полдороге. И ребята-грузчики сразу же заметили «аварию».

— Слабак ты еще, друг, — подошел к Леньке парень в красной спортивной майке с пришитой белой семеркой на груди. — Ну-ка, подай. — Он подсел, взвалил мешок на плечо и понес его к штабелю.

Ленька махнул мне рукой: пошли, мол.

— Спина болит, Лёнь?

— Помолчи, — сказал Ленька. — Помолчи, пожалуйста.

Я, конечно, помолчал. Но с тех пор мы эти самые пульманы обходили сторонкой.

Сегодня Ленькина школа дает шефский концерт в госпитале Филатова. Мы пришли втроем: я, Ленька и Жорка Мамалыга. Мы с братом как посторонние; Мамалыга как участник: он будет читать стихотворение.

Госпиталь Филатова находился на Пролетарском бульваре, по дороге в Аркадию. Раньше это была просто глазная клиника. Но постепенно ее превратили в госпиталь — раненых было много. Пришлось даже пристроить несколько новых палат в парке над морем.

Здесь же, в парке, и должен был состояться шефский концерт.

Когда мы пришли, старшеклассники уже расставляли скамейки перед новенькой эстрадкой, а девчонки протягивали занавес, сшитый из простыней. За простынями кто-то репетировал на аккордеоне.

Раненые, все с повязками на глазах или же в темных очках, толпились на аллейках, негромко переговаривались, спрашивая то и дело:

— Скоро, сестричка? Скоро?..

И, приподняв подбородки, как это делают обычно люди, недавно потерявшие зрение, раненые прислушивались к ребячьим голосам, топоту ног на эстраде, к звукам аккордеона.

Потом мы увидели Зинаиду Филипповну, Ленькину классную руководительницу, и спрятались в кустах.

Зинаиду Филипповну я запомнил еще тогда, когда мы с Ленькой и мамой первый раз пришли в школу. У Зинаиды Филипповны две толстые косы свернуты в тугую прическу. И еще я запомнил, как она произносила букву «ч», мягко, певуче, по-украински — «чэ». В этом она была немного похожа на старшину Мурадяна.

Вот и сейчас Зинаида Филипповна суетилась, заглядывала за простыни на эстраде:

— Чэмвы там занимаетесь? — и командовала старшеклассниками: — Быстрее, ребята, быстрее… Чэрнов, оставьте между скамейками место для прохода зрителей… то есть раненых.

Потом она подошла к сестрам:

— Можно вести. Мы уже почти готовы…

И сестрички в белых халатах начали рассаживать раненых по местам.

Зинаида Филипповна кинулась к эстраде:

— Где Аля? Где наш маленький конферансье? Чэстное слово, я с ума сойду от этих детей!.. Аля?!