Порфирий Гаврутто - На берегу Днепра

— Ни с кем я не ссорился, товарищ майор, только смеяться надо мною тоже нехорошо. Не заслужил я этого.

— Позвольте! Я ничего не понимаю! Кто над вами смеется?

— Я знаю кто, потому и не хочу брать.

Командир батальона непонимающе пожал плечами и снова спросил:

— Вы знаете, от кого это письмо?

— Знаю.

— Ну и что же?

— А то, что это письмо не настоящее, а поддельное.

— То есть как это поддельное?

— Опять, наверное, Будрин написал, а вас попросил мне передать.

Майор нахмурился.

— Ну знаете что, Сидоров! Это уж слишком. Разве я когда-нибудь вас обманывал?

— Нет, товарищ майор.

— Так в чем же дело?

— А дело вот в чем, товарищ майор, — заговорил выросший словно из-под земли Будрин. — Здесь во всем виноват я. — И пулеметчик коротко рассказал комбату, что солдаты написали от имени летчицы письмо, чтобы утешить товарища.

Майор засмеялся.

— Ну ничего! — сказал он. — Зато это, — он потряс голубым конвертом, — настоящее, да, кажется, еще и с фотографией.

Сидоров взял у майора письмо, распечатал его и, обнаружив фотокарточку, расплылся в радостной улыбке.

— А ну-ка, покажи! — попросил майор.

Сидоров подал ему открытку.

— Хорошая девушка! — от души сказал майор. — А еще не хотел брать. Эх ты, Сидоров! Ну ладно! Не буду тебе мешать.

Сидоров примостился под деревом и стал читать дорогое для него послание.

Рация Болиашвили работала безупречно. Радист ежедневно в определенное время отстукивал на Большую землю сведения о боевых делах десантников. Несколько раз в сводках Совинформбюро сообщалось, сколько гитлеровцев уничтожено в населенных пунктах, прилегающих к Таганчанскому лесу. И хотя в сводках по каким-то соображениям не говорилось, что это сделали десантники, все в бригаде знали, что это говорится о них, и радовались. Однажды в сводке Совинформбюро промелькнула фамилия пулеметчика Будрина. И бывалый солдат чуть ли не целую неделю раздумывал, читала ли эту сводку его мать, не пропустила ли она ее и догадалась ли, что это говорят о нем, ее сыне.

Как-то Болиашвили принял по радио большую шифровку — директиву командования об усилении подрывной деятельности в тылу врага. А это значило, что скоро сюда должны прийти регулярные части Советской Армии. И новые, более мощные удары обрушили десантники на головы гитлеровцев, пытавшихся всеми силами удержать в своих руках правый берег Днепра.

Четыре батальона Захарчука одновременно появлялись в разных местах далеко от Таганчанского леса. Они действовали дерзко, уверенно и буквально сбивали с толку вражеское командование. Не имея точных сведений о численности высаженного десанта, гитлеровцы всячески пытались захватить хотя бы одного советского парашютиста. Но это им никак не удавалось. Солдаты Захарчука в больших и малых боях бились до последнего вздоха. Таков был неписаный закон парашютистов.

Гитлеровцы во всех селах, прилегающих к городу Таганча, развесили приказы, в которых обещали, что каждому, кто выдаст советского парашютиста, будет выдано денежное вознаграждение в размере десяти тысяч марок. Но и это не помогло. Никто не выдавал гитлеровцам советских воинов. Крестьяне стали еще осторожней, еще тщательнее прятали парашютистов-разведчиков, снабжали их нужными сведениями и очень часто — продуктами.

Как потом выяснилось, Гитлер лично отдал приказ о немедленном уничтожении советского десанта и построении на всем правобережье мощной обороны. Со всей Украины сюда согнали мирное население и заставили рыть траншеи и земляные укрепления. Одновременно с этим на подавление советского десанта гитлеровцы бросили воинские части.

В селах Пошатня и Буда-Воробиевская гитлеровцы разместили танковое подразделение, бронетранспортеры и карательные отряды СС. Все это должно было быть направлено против десантников и группировавшихся вокруг них партизанских отрядов…

— Ну что же будем делать, комиссар? — спросил комбриг Захарчук начальника политотдела Рыбина.

Перед этим они допрашивали захваченного в плен ефрейтора и теперь сидели в землянке один против другого.

Рыбин ответил не сразу. Уронив голову на свои жилистые руки, он неподвижно сидел за столом. Если бы здесь был посторонний человек, он подумал бы, что подполковник спит.

— Мне кажется, — все еще не поднимая головы, тихо заговорил Рыбин, — что пленный нам сказал правду: гитлеровцы готовятся к новому наступлению.

— И я такого же мнения, — согласился Захарчук.

— Тем более, что его показания совпадают с данными нашей разведки, — подняв, наконец, голову и смотря в глаза комбрига, добавил Рыбин. — Я полагаю, что нам нужно опередить их и спутать все их планы. Понимаешь! Хорошо было бы послать наших ребят и в Пошатню и в Буду-Воробиевскую. Внезапно! Ночью! Как снег на голову! Они готовятся к наступлению, но удара не ожидают.

— Идея хорошая! — отозвался комбриг. — Но не далековато ли отсюда?..

По тону, каким произносил эти слова Захарчук, чувствовалось, что он уже все рассчитал и принял решение и теперь, беседуя с Рыбиным, проверяет правильность этого решения.

— Сколько туда километров?

— До Пошатни — двадцать, до Буды — восемнадцать.

— Ну и что же! Если в шесть вечера тронутся, к двум часам ночи будут уже на месте. По-моему, самое подходящее время для налета.

— Хорошо! Я согласен, — сказал Захарчук.

Ночь была осенняя, темная и грязная. Темная до того, что в трех шагах уже не видно было впереди идущего человека.

Батальон прошел уже более двадцати километров, но никто не отстал. Черноусов поднес руку к лицу, посмотрел на светящийся циферблат часов. Было четверть второго.

— Немного опоздаем, — сказал он рядом шагавшему по грязи лейтенанту Куско. — По времени мы уже должны быть недалеко от Пошатни.

— А она уже и недалеко, — отозвался офицер. — Эти места мне хорошо знакомы. С полкилометра осталось до села, не больше.

И как бы в подтверждение его слов, офицер, возглавлявший боевое охранение батальона, подал сигнал остановиться.

Батальон остановился. К комбату подошли разведчики. И хотя было очень темно, Черноусов сразу узнал среди них рослую фигуру Сидорова.

— Ну как?

— Спят все мертвым сном, — оживленно ответил Сидоров.

— А патрули? Часовые?

— Что-то не видно, — сообщил Кухтин.

— Не может быть, — возразил комбат.

— Верно, товарищ майор, — торопливо подтвердил Сидоров. — Не видно их. То есть они-то, конечно, есть, но плохо службу несут, сукины дети. Прямо в самую деревню прошли и только одного заметили.

— А он вас? — забеспокоился Черноусов.

— А он и очухаться не успел, как мы его скрутили и с собой увели.