Юрий Корчевский - Охотник

Они пошли в разведотдел.

Капитан не спал: окна в избе, хоть и были занавешены, пропускали в щелки тоненькие лучики света.

Едва Алексей с Сашей зашли в сени, как встретивший их бравый сержант сказал:

— Проходи, капитан уже заждался.

Алексей постучал и открыл дверь.

Капитан сидел за столом. Подняв голову, он улыбнулся и перевёл взгляд за спину Алексея.

— Никого больше не будет, товарищ капитан. Все на «нейтралке» полегли. Я один вернулся, карту принёс.

Алексей расстегнул пуговицы кителя и протянул капитану карту.

— Ты ранен? Рука в крови.

— Это кровь Дробязго.

Капитан помрачнел, отвёл взгляд; потом, не выдержав, уткнулся лицом в ладони и просидел так пару минут.

— Какая группа была! Двое знали немецкий язык, как родной. Где я ещё таких разведчиков найду?

Он с усилием провёл руками по лицу, потом поднял голову и прямо взглянул в глаза Алексею:

— После войны горевать будем.

В нетерпении развернул карту.

— Она самая! Мне сейчас к начальству идти, а ты отдыхай. Завтра утром ко мне, доложишь подробно. И покажешь мне те места на «нейтралке», где члены группы остались. Они герои, и похоронить их надо достойно.

— Есть!

Алексей попрощался с Диденко. Тот направился на передовую, Алексей же — в расположение взвода.

Разведчики спали. Алексей нашёл свободное место, улёгся и мгновенно уснул.

Проснулся он от голоса:

— Тише вы, черти! Человек отдыхает!

Но Алексей уже поднялся. Он умылся, сдал старшине немецкую форму и оружие, переоделся в своё и получил документы. Не спеша и с аппетитом поев, направился в разведотдел.

— Не торопишься! — встретил его сержант. — А капитан уже заждался.

Алексей взглянул на него неприязненно, но промолчал. За двое последних суток он спал от силы часов пять, да ещё эта передряга на «нейтралке». «Тебя бы туда, сержант, весь лоск быстро бы слетел».

Алексей постучал и, услышав разрешение, вошёл.

Капитан дымил папироской.

— Здравия желаю, товарищ капитан!

— Можешь не тянуться, не на плацу. Садись, рассказывай подробно.

— С какого места начинать?

— С начала.

И Алексей рассказал всё.

Капитан слушал молча, одну за другой курил папиросы. Когда Алексей закончил свой рассказ, спросил:

— Одного не пойму. Ребята в группе подготовленные были, двое знали немецкий язык. Тёртые калачи! Но они погибли, а ты уцелел. Объясни, почему?!

— Вы меня в чём-то подозреваете?

— Если был обстрел, и всем пришлось туго, почему ты один выжил и даже не ранен?

— А вы, товарищ капитан, сползайте ночью на «нейтралку», сами убитых осмотрите…

— Вот только дерзить не надо, Ветров! — повысил голос Васильев. — Я ещё не определился в степени твоей вины, а может — и предательства.

Не находя слов, Алексей от возмущения даже задохнулся. Так его ещё и в предательстве подозревают?! Группа жизнью рисковала в немецком тылу, и когда их на «нейтралке» обнаружили, ему просто повезло. Он мог быть на месте любого убитого — Петра, Женьки, Василия.

— Вот что: бери бумагу и опиши всё, как было, — капитан подвинул ему лист бумаги и карандаш.

Медленно, обдумывая каждое слово, чтобы его не поняли двояко и не истолковали его рассказ превратно, Алексей написал докладную о рейде группы.

Васильев прочитал, хмыкнул:

— Пока можешь быть свободен.

Причём слово «пока» он выделил интонацией.

Алексей встал с табуретки, вытянулся:

— Разрешите идти?

— Иди.

— Есть.

Алексей направился во взвод.

Его окружили разведчики.

— А где группа?

— На «нейтралке» полегла, на обратном пути.

Больше с вопросами к нему не подступали. Каждый понимал, что если в рейд уходили четверо, а вернулся только один, то досталось группе по полной программе. В разведку шли парни лихие, в ней было много бывших уголовников. Они через слово произносили блатные словечки, цыкали слюной, сверкали фиксами. Но давить уголовным авторитетом, как-то притеснять других — не было такого. Каждый понимал, что во вражеском тылу от действия одного подчас зависела жизнь всей группы.

В своём расположении разведчики вели себя более независимо, чем воины других специальностей. Их уважали, даже побаивались, но им не завидовали.

В обиду себя разведчики не давали. Вот только жизнь разведчика на фронте была недолгой. Два, три, четыре месяца — и взвод обновлялся практически полностью. Кто-то в разведку шёл по глупости, прельстившись усиленным пайком, кто-то, как уголовники — из-за вольготной жизни, другие — за трофеями. С убитых немцев снимали часы, забирали портсигары, зажигалки, пистолеты и в своём тылу обменивали на водку или продавали за деньги.

К вечеру во взвод пришёл старшина и, пряча глаза, забрал у Алексея табельный ППШ.

— Извини, Ветров, капитан приказал.

«Прямо смехота! — подумал про себя Алексей. — Оружия в избе полно, в углу в пирамиде автоматы стоят, у каждого разведчика в „сидоре“ трофейные пистолеты лежат, гранаты». И изъятие у него оружия — либо перестраховка капитана, либо моральное давление. Неприятно было.

А ещё Алексей обратил внимание, что куда бы он ни и ёл, за ним, в отдалении всё время ходил старшина. Алексей ухмыльнулся: он сразу засёк за собой «хвост», иначе какой же из него разведчик.

Постаравшись, чтобы это произошло неожиданно, подошёл к старшине:

— Ты за мной не ходи, я предателем и перебежчиком не был и не буду, не дождётесь.

Старшина только руками развёл:

— Приказ капитана, я должен его исполнять.

— Ну тогда давай, следи.

Алексей больше отлёживался, отсыпался и ел. Как говорится — солдат спит, служба идёт.

Неделю его не трогали. Потом старшина вернул автомат и перестал за ним следить.

А дальше пошли потери во взводе. Одна группа из четырёх человек, посланная за «языком», не вернулась, на следующую ночь другая из шести человек бесследно сгинула, да ранешние потери не пополнены — всего и осталось четыре человека вместе с Алексеем. А командованию все равно, сколько разведчиков осталось, дали приказ взять «языка», причём непременно — офицера.

Капитан сам пришёл во взвод, оглядел разведчиков. Ну, опытных никого не осталось. В немецкий тыл ходили все, но на вторых-третьих ролях — в группах ведь тоже своего рода специализация есть. Один ножом виртуозно работает, может искусно метнуть, чтобы втихую часового снять. Другой может подобраться незаметно, оглушить часового и «спеленать» его. Такими больше амбалы были, всё больше кулаками работали. Стрелять нельзя — шум поднимется, а после ножа какой уже из него «язык»?

— Довожу приказ командира дивизии — взять «языка», и непременно офицера. Старшим группы назначаю… — Васильев замешкался. Ну не было среди оставшихся старшего группы с опытом. Взгляд капитана упал на старшину: