Петр Сальников - Горелый Порох

Как только миновала угроза, сидевшие в кузове машины пехотинцы завели вроде бы пустяшный разговор:

— Видать, на Тулу подались…

— Да-а, мы для фрица уж и сила — не сила: так, отработанный матерьял…

— Должно, так и есть — немец нас и за вояк не считает. Для него основная работа теперь под Тулой и Москвой.

— Погоди, не вякай, бедова голова! — вмешался в разговор шофер Семуха. Он ходил вокруг своего «ЗИСа», пинал сапожищами баллоны, как бы пробуя на прочность. — Надели бы каски лучше. Да на изготовку свои ружья-пулеметы приняли. Не ровен час — назад воротятся…

— Гляди, какой ротный сыскался!

— Всем все командовать хочется — вот сладкая работка…

— Вы что, новобранцы бритые, что ли?! — теперь уже вполне серьезно и откровенно Семуха пугал пехоту: Немец, он для маневра прошелся по-над нашими головами, чтобы свой «азимут» определить. Сейчас уловчит обратный разворот — и жахнет. Будет вам тогда и Тула, и Москва, и ротный…

Пехотный сержант, видно, отделенный командир, поднявшись на ноги и, убедившись, что все пешие порассыпались по придорожным кюветам, подал команду: «Воздух». Уж лучше раньше, чем позже. Солдаты, угревшиеся в общей куче, нехотя покидали кузов артиллерийского тягача, передергивали затворы винтовок, а первые номера ручных пулеметов ладили диски, занимали подходящие укромные места и готовились к стрельбе по самолетам. Семуха, понапугав пехотинцев, дрогнул и сам: достал из-за спинки сиденья карабин, вогнал обойму в магазин и побудил задремавших в кабине комбата Лютова и наводчика Донцова:

— Эй, бояре сонные, побереглись бы тоже. Авось не бронированные… Мне съезжать с дороги нельзя — баллоны, как бритые.

Лейтенант и сержант скорее спросонья, чем понимая ситуацию, беспрекословно повинуясь шоферу, сошли с дорожной насыпи и, уткнувшись головами в кротовые кочки, вновь отдались сну. Семуха залег у переднего ската тягача, поближе к кабине…

Не по осенней поре дождь оказался коротким и прекратился вскоре, как только промчались пикировщики. Будто своим жаром они просушили набрякшие влагой тучки, и осенний день, дав обратный ход, повернул на лето. Солнце засветило с полудня, с той стороны, которая совсем недавно была оставлена немцам. Светило оно тепло и ясно, как в лучшие дни срединной осени. Забликовал стальным налетом булыжниковый камень на дороге, под ветерком на обочинах засверкали чешуйчатой рябью лужи и болотца, бока и днище противотанкового рва после дождя выстлались осклизлыми плитами, словно черепицей, обожженной в жарких печах. Там, во рву, первыми и запаниковали беззащитные люди, как только дошла до них угрожающая тревога: «Воздух!». Противотанковые рвы, кто их рыл, знает, что они — хорошее укрытие от бомбежек, но те же рвы в одно мгновение часто превращались в братские могилы.

Шофер Семуха с высоты дороги скрепя сердце наблюдал за паникой безоружных «окопников» трудового фронта. Никому из тех, кто оказался на дне рва, не хотелось оставаться в собственноручно угороженной ловушке. Они считали, что лучше быть в поле, а еще надежнее — в еловой посадке у железной дороги, что проходила в полуверсте от противотанкового рва. В поле — ширь, меньшая вероятность попаданий; в посадке — укромистее, надежнее и защищенное от пуль, бомбовых осколков и от глаз летчиков. Эту немудреную науку знали все — и бывалые солдаты, и те, кто «на окопах».

Утомленные работой «окопники», выбиваясь из последних сил, карабкались по осклизлым склонам рва, но, не дотянув до верха, безнадежно сползали на днище, в глинистую жижу, накопившуюся от дождя. Отрытые ранее ступени предательски обваливались, и люди оставались в западне. Гражданские начальники в портупеях, силясь погасить панику, бегали по набухшим брустверам и с тем же паническим неистовством пытались навести порядок:

— Прекратить безобразие!

— Паникеры — пособники врагу!

— Это — дезертирство!

— Воздушная тревога отменяется! Отбой!!!

Семухе так и хотелось схватить орудийные лямки, побежать к несчастным и вызволить их из западни. Но у него была и своя солдатская задача…

Первые бомбы и пулеметные очереди сразу же после разворота самолетов над рекой Плавой обрушились на головную колонну отходящих войск, которая уже подступала к Плавску, старинному и совсем невеликому городку центральной России. Второй сброс бомб пришелся на скопище отступающих у противотанкового рва. Осколочные бомбы-полусотки в полевой открытости были опаснее тяжелых фугасов. Ужасало обычно их множество. Вроде бы без всякого прицела и разбора они сыпались чугунным дождем из-под крыльев пикировщиков, но всегда находили свои жертвы, жестоко и размашно сеяли смерть и страх. Семуха вроде бы и не заметил, как пара бомб разорвалась почти вблизи, под откосом дороги, прошив осколками борта кузова. Зато он с ужасом закрыл глаза, когда увидел, как одна из бомб угодила в дальний тупик противотанкового рва, где скучились люди, спасаясь от смерти…

Штурмовка вражеских пикировщиков кончается так же внезапно, как и совершается она. Уже через малые минуты после налета войска, попавшие под бомбы и пулеметные очереди, стали приводить себя в походный порядок. Зарывались в скорые могилы убитые, грузились на санитарные повозки и машины раненые. Всех ближе ко рву оказался тягач Семухи. В его кузов были погружены убитые и раненые из тех, кого доставили со дна рва. Это были старшеклассники тульских школ и студенты. Откуда-то объявившийся майор командовал отправкой гражданских людей. Он был строг и раздражен. Приказания отдавал грубо, а подчас и несуразно, не считаясь с реальными возможностями. После погрузки раненых и убитых майор приказал отцепить орудие, сгрузить шанцевый инструмент и все, что имелось из солдатских причиндалов. Ни комбат Лютов, ни сержант Донцов не сумели постоять ни за себя, ни за пушку. Тогда с какой-то бесшабашной опрометчивостью вступился за них шофер Семуха.

— Немцы разбили нишу бригаду. Одна она, родная, осталась. — Семуха саданул по бронещитку орудия. — А вы, товарищ майор, нас доконать норовите…

— Поговори мне еще! — пригрозил майор и покосился на пушку: — То же мне, артиллерия нашлась.

— Какую дали — на такой и воюем, — не сдавался Семуха. — Кстати, из нее наш наводчик: — он кивнул на Донцова, — шесть танков гробанул…

— Получил приказание? Выполняй! — хлопая красными веками, прокричал майор. — По трибуналу затосковал, лихой казак.

— Выполняйте приказание, боец Семуха, — тихо, но с командирской твердостью сказал комбат Лютов. — Постарайтесь вернуться и найти нас.

— Попадутся патроны — не зевай, — попросил его Донцов.

— Эх, командиры, твою душу мать… Как хороши, как свежи были розы… — Семуха хлопнул дверкой кабины так, что зашатался тягач, а Лютов отчего-то почувствовал, что видит этого бойца в последний раз.