Борис Саченко - Великий лес

Банк Костик проиграл. Собрал тридцать копеек, объявил «стук», да не вышло — так подгадал Кузе картой, что тот забрал и деньги, и банк.

Снова Кузя сдавал карты. На этот раз проиграл пять копеек Игорь, а он; Костик, — десять. Потом еще тридцать. «Что-то карта мне не идет», — подумал, но играть по мелочи не стал, снова, когда Кузя дал ему карту, рискнул пойти на тридцать копеек. И снова проиграл.

«Этак, чего доброго, и обчистить меня могут. А деньги-то… Не мои, отцовы, на шапку!»

И все же, когда пришла та самая, что и в первый раз, замусоленная, с оторванным уголком, с чернильным пятном десятка, Костик не выдержал — рискнул пойти на целые шестьдесят копеек, чтобы вернуть проигранное. «Верну, и ну их к черту с их картами, с их очком, — подумал с отчуждением про своих знакомых. — Встану и уйду. Скажу, домой пора».

К десятке пришла дама, потом валет. Надо было брать четвертую карту. Выпала семерка. Перебор.

Холодок пробежал меж лопатками. «Проигрываю, облапошат меня!» Но остановиться уже не мог — хотелось отыграть свои деньги. «Отыграюсь — и все. Больше ни минуты…»

На стуке, когда банковал Игорь, выиграл. Выгреб из шапки желтые и белые монеты, пересчитал. Рубль и девяносто пять копеек. Двадцать копеек чистого выигрыша.

«На эти двадцать поиграю. А до тех, что отец дал на шапку… нет, до тех и не дотронусь».

Выиграл еще рубль.

«Карта снова пошла. Поиграю!»

Кузя перемигивался со своими напарниками, что-то им показывал на пальцах, шептал. Но Костик уже не обращал на это внимания — он вошел в азарт, почувствовал смак игры. И даже когда проиграл выигранное и снова полез в карман, стал вытаскивать по рублю из тех денег, что отец дал на шапку, — даже после этого не бросал играть, не вставал, не говорил, что ему пора домой.

… Игру кончили, когда Костик проигрался до последней копеечки.

— Хлопцы, — едва не плакал он, — деньги-то… отцовы.

— А нам какое дело, чьи деньги? — урезонил его, натягивая на голову кепочку, Кузя. — Не твои деньги — не садись играть.

— Я же не знал, что проиграю.

— А мы не знали, что выиграем, — хохотнул Кузя.

Встали, лениво, неохотно поднялись с земли и Игорь с Эдиком. Они тоже были в проигрыше, но держались молодцами, будто им на все наплевать.

— Ничего, — успокаивали они Костика. — Это игра. Сегодня он выиграл, завтра — мы… Тут как кому повезет…

Заходило, садилось за лес огненно-красное солнце, когда Костик возвращался из Гудова домой, в деревню. Длинные, вытянутые тени долговязых сосен перечеркивали, как бы линеили песчаную, разъезженную дорогу. Вечерний холодок брал за плечи, за шею. С болот и ольшаника тянуло, веяло сыростью. Знобкой сыростью. Пищала где-то в стороне, в густом молодняке, укладываясь, видно, на ночь в гнездо, сойка. И одинокий, тоскливый писк ее прямо надрывал Костику душу.

«Что я скажу отцу, если спросит, почему не купил шапку?» — маялся он.

Вера Семеновна конечно же узнала Лапицкого. Узнала, как только увидела. Да и как было его не узнать! Бывал — и не раз — Лапицкий с женой Юлией Дмитриевной у них в доме, в гостях. Бывали и они, Вера Семеновна и Тодор Прокофьевич, в доме у Лапицких. И праздники вместе отмечали, и так, встретившись где-нибудь на улице, не упускали случая остановиться, поговорить. Она не сомневалась, ничуть не сомневалась, что и Лапицкий узнал ее, Веру, хотя, по совести говоря, ей и не хотелось, чтобы кому-либо из знакомых стало известно, где она. Боялась: один скажет другому, тот — еще кому-нибудь, и так может дойти до тех, до кого лучше бы не доходило. И на лекции Вера Семеновна сидела как на угольях. Еле конца дождалась, а дождавшись, чуть ли не бегом бросилась к дверям. Выскочила во двор и тут… вдруг остановилась, не пошла со всеми. Почему, что ее задержало — она бы не могла сказать.

На улицу вышли Иван Дорошка и Петр Петрович Лапицкий, потащились по песку куда-то мимо сельсовета. На нее, Веру, и не глянули. Это сперва ее обрадовало:

«Может, зря я беспокоилась, Лапицкий не узнал меня?» Но немного погодя это и насторожило, вызвало озабоченность. «Значит, боится подходить. За репутацию свою боится», — недобро подумала про Лапицкого. После того как пришли и увели мужа, как она уволилась с работы в университете, такое уже бывало. Идет по улице, видит знакомого, с которым встречались, а то и вместе работали, а тот уставится в тротуар, не видит тебя, не узнает. «Что ж, и Лапицкий такой же. Не хуже и не лучше», — думала Вера Семеновна по дороге из клуба домой. Конечно, на душе было скверно. И обидно-обидно. Все же Лапицкие были одними из самых близких. Петр Петрович с Тодором Прокофьевичем из одной деревни, учились вместе в школе. И в Минске тоже все время дружили. Тодор медицину штурмовал, Петр Петрович — историю…

Несколько дней и ночей думала, так и этак прикидывала Вера Семеновна, перебирала в памяти все детали отношений семьи Лапицких с ними, Нестерозичами, и в конце концов остановилась на том, что надо снова сходить в сельсовет к Ивану Дорошке. Вроде бы и повод был, чтобы зайти. В тот, в первый раз она судом брату Ивана, Костику, грозилась. Теперь можно сказать: передумала, не будет подавать в суд. Мало ли что бывает, ну погорячился хлопец, сделал глупость. И она тоже погорячилась, тоже глупость сделала — нажаловалась ему, председателю сельсовета Ивану Дорошке, на его брата. А конфликт-то не стоит выеденного яйца… А тем временем… Может, услышит что-нибудь, может, Иван Дорошка проговорится: известно ему о Тодоре больше того, что она сама в тот раз сказала, или нет… Если известно, значит, бумаги из Минска пришли… Или… Петр Петрович рассказал…

«А если Петр Петрович специально приезжал сюда? Возможно, меня давно разыскивают там, в Минске, — пришло Вере Семеновне в голову. — И Петра Петровича попросили… Потому он и не подошел ко мне, сделал вид, будто не узнал. Чтобы не спугнуть, чтоб я еще куда-нибудь не сбежала. Приедут — а меня с дочкой и тут нет… Ищи тогда снова…»

«Но Петр Петрович… Он же был таким порядочным человеком…» — мысленно возражала себе Вера Семеновна.

«Вот именно — был… А теперь?.. Какой он теперь? За себя не всегда ручайся, а за других — и подавно…»

Словом, о чем бы ни задумывалась Вера Семеновна, все убеждало, наводило на мысль не мешкать, пойти в сельсовет, поговорить с Иваном Дорошкой.

«Чего бояться? Что он мне сделает? А знать что-нибудь, глядишь, и узнаю… Все лучше, чем вот так маяться в догадках».

И, приняв очередной экзамен у девятиклассников, Вера Семеновна не пошла привычной дорогой через гать к хате старого Кулеша, где они жили с дочкой, а свернула на тропинку к сельсовету.

«Поговорю. Непременно поговорю», — окончательно решила она.

В сельсовете, в общей, довольно просторной и светлой комнате, никого не было.