Мария Костоглодова - Это было только вчера...

Каждое свое скрипучее слово толстуха сопровождала тумаком в Динину спину, а под конец отпустила Дине увесистую пощечину.

Дина чуть отстранилась и… ответила толстухе тем же.

— Лю-у-ди! Глядите! — закричала та и коршуном напустилась на Дину.

— Да что это такое? — Юлия Андреевна схватила толстуху за локоть. — Ну-ка, идемте.

Та стала вырываться.

— Эй, тетка! — выглянул из окна дома парень с намыленной щекой. — Чего скандалишь? Сто поклонов отвесь той гражданочке. Она, покуда ты до кумы бегала, дочку твою спасала. Я брился, видел.

Девочка продолжала плакать.

— Уймись!

Вырвав локоть из цепких пальцев Юлии Андреевны, толстуха дала девчонке подзатыльник, поволокла за собой.

— И как муж тебя терпит?! — кричал ей вслед парень. — Я б от тебя сбежал после первой ночи. — Увидев Динино расстроенное лицо, он посоветовал: — Не горюй, девочка. Привыкай и к такому: ты к ему с добром, а оно тебе ж па морде.

— Ишь, философ! — возмутилась Юлия Андреевна.

Дина впервые увидела, какой злой может быть она.

— Зачем ты ее ударила?

— Позволять, да?

— Великолепно! Без пяти минут студентка… Пойди пожми руки всем хулиганам города. Ты не лучше.

Дина расшвыряла в стороны косы, вскинула как можно выше подбородок:

— В альбоме вашего отца есть подпись под какими-то цветами. Да, под петуниями. Что они горды, как люди, которых никто с рождения не унизил грубым словом.

Юлия Андреевна свела на переносице брови-щетки, пытаясь сдержать смех:

— Скажите, петуния!

Больше Дина не произнесла ни слова, но и вечером, и на следующий день она продолжала молчаливый спор с Юлией Андреевной и с тем парнем в окне, советовавшим привыкать к тому, что за добро дают по физиономии. Не-ет, привыкать к такому она не станет. Ни за что! Не в ее характере. Слышишь, парень с недобритой щекой, это не в моем характере!

Куликов приказ об увольнении Антона Лагунова прочитал лишь к концу дня. Ему сделалось жарко. И не потому, что Шерстобитов снова вмешался не в свои функции, а оттого, что добивал лежачего: дух Лагунова и без того сломлен. За чрезвычайное происшествие в генераторном ответил мастер Хомяков — схватил два года лишения свободы. Что ж, все правильно: не проконтролировал, как включался мотор. Пошел, стервец, в такое ответственное время «перекусить». Правильно даже то, что ему, Куликову — главному инженеру завода, а не Зархину — главному энергетику — влепили на бюро «строгача». Но увольнять Антона — неправильно, невозможно.

Вошел Зархин. Он был так высок, что невольно горбился, казалось, он вечно напрягает слух, словно его вышина мешает ему слышать тех, кто пониже.

— Как хотите, Иван Трофимович, я не согласен. — Он держал в руках копию шерстобитовского приказа.

«Хорошо, что и он не согласен», — подумал Куликов.

— Почему дирекция не нашла нужным спросить моего мнения, назначая к энергетикам нового мастера?

Куликов вторично пробежал приказ глазами. Огорченный увольнением Антона, он на последующее в приказе не обратил внимания.

Постучали. Шариком вкатился добродушный, с младенческим пушком на голове, начальник энергоцеха Кузьмин. Он обиженно поинтересовался: не так, кажется, давно здесь, в кабинете у Куликова, оговаривали совсем другую кандидатуру взамен Хомякова. В чем же дело?

Решили идти к директору. Пока Шерстобитов диктовал секретарю какое-то письмо, они дожидались в приемной. Зархин ходил по мягкой дорожке, растирая, словно они у него замерзли, руки, неимоверно сутулясь. Он не любил решать дела с Шерстобитовым. Кузьмин шумно сопел, также не испытывая удовольствия от ожидаемой встречи. Иван Трофимович с горечью отметил, что и он неспокоен. Какой же динамит заложен в Витьке, если взрыва его все так боятся?

— Прошу, заходите, — с подчеркнутой любезностью пригласил Шерстобитов.

«Мягко стелешь — жестко спать будет», — подумал Куликов. Он начал разговор первым. Спросил, почему отдан приказ, ни с кем из них не согласованный? Виктор изобразил на лице удивление. Этакие пустяки? Он посчитал, что товарищи пришли к нему с серьезными вопросами.

— Движение людей на заводе — самый серьезный вопрос, — тихо произнес Зархин.

Пальцы Шерстобитова плотно приникли один к другому.

— Вместо того чтобы самим требовать внимания и дисциплины от подчиненных, вы, кажется, пришли выговаривать директору за то, что сим занимается он?

— Простите. — Голос Зархина набирал силу. — Вы отлично знаете, Виктор Николаевич, что на место снятого мастера мы, то есть я и Иван Трофимович, прочили Окольца. Вы, помнится, не возражали. Мы переговорили с Окольцом. Степа Кузьмин уже вводил его в курс дела…

— Напрасно. — Шерстобитов миролюбиво улыбнулся. — Теперь Кузьмину придется вводить в курс дела Жовтня.

Кузьмин перестал сопеть. Расправив под поясом серую рубаху навыпуск, он подбежал к директорскому столу. Куликов диву дался, услышав его срывающийся голос.

— Не солидно, Виктор Николаевич. Не солидно по отношению к Ивану Трофимовичу. Он нам авторитетно рекомендовал Окольца. Мы Окольца со всех сторон обсудили: какой он есть производственник, какой человек. Получился полный ажур. Подходит Околец цеху. А вы вроде над всеми нами посмеялись.

Виктор нетерпеливо забарабанил по столу:

— Собственно, о чем речь? Полагаете, я отменю приказ?

— Ты его не имел права отдавать.

Куликов давно не обращался к Шерстобитову на «ты». Непростительное панибратство!

— Ваши уши (на слове «ваши» Шерстобитов сделал ударение) слышат, что болтает язык?

Терпение Ивана Трофимовича исчерпалось. Торопясь, словно опасаясь, что Виктор не даст ему договорить, Куликов выкладывал обвинения. До каких пор Виктор будет вмешиваться в технологию? Когда поймет, что планировка оборудования, выпуск продукции, ритмичность работы цехов находятся в компетенции главного инженера? Требуй выполнение плана, требуй качество, но не подменяй ни главного инженера, ни главного энергетика. Черт знает что! Даже хлорирование воды нельзя произвести без санкции директора. Два цеха на заводе загружены лишь наполовину, а строятся новые производственные корпуса. Расходуется уйма денег, а нужны новые корпуса заводу? Коллектив при неполной загрузке мощностей и без того сталкивается с серьезными трудностями в сбыте продукции. Посчитался Шерстобитов с возражениями инженеров, цеховых начальников?

Все злее говорил Куликов, все замкнутей, отчужденней становился Шерстобитов. Зархин и Кузьмин не скрывали удовольствия. Главный энергетик даже сутулиться стал меньше. По-видимому, Куликов затронул и их наболевшее. Сам Иван Трофимович не сомневался, что смелость его даром ему не пройдет, да будь что будет.