Мария Костоглодова - Это было только вчера...

— Ой-ей, мамочки!

До Монгола долетел неприятный смех Маруси. Будь он потрезвей, этот смех насторожил бы, но его все больше разбирало, и он тоже рассмеялся, захлебываясь словами, чудно припрятанными не только от людей, но и от самого себя.

В Марусином домике пахло сдобой. Жарко разгоревшаяся печь отсвечивала в темноте красными конфорками.

— А говоришь — плохо тебе живется, — сказал Монгол, шаря рукой по стене в поисках выключателя. — Во как печурка шпарит.

— Мне один немецкий офицер уголька пожаловал, — раздался из темноты Марусин голос.

— Офицер? Смотри у меня… Не красюк ли с золотыми зубами?

— Хоть бы и он.

— Я его… завтра же… решу. У меня с ним свои счеты. Тьфу, фонарик на столе оставил. Дашь ты, наконец, свет?

— Чего по стене шаришь? Забыл, что нет электричества? Керосиновую лампу сейчас заправлю, погоди.

Монгол отделился от стены, шагнул к столу. И тотчас сильные руки скрутили назад его руки, связали ноги, а во рту у него оказался кляп. Засветилась лампа.

Налитыми кровью глазами взглянул Монгол на Марусю, на остальных. Их было не так много, как ему показалось: двое мужчин и одна девчонка. Двое мужчин и девчонка связали его, его, Монгола, короля вокзалов и рынков, которому только раз посмели фляснуть по морде?!

Он рванулся.

— Тихо, Золотов! — сказал чернявый паренек и захромал к двери. — Можно бы тебя отправить к праотцам без особых церемоний, но мы не бандиты с большой дороги. Не немцы. И не вы, продажные ублюдки. Читай, Дина.

Девчонка развернула лист бумаги, прочитала:

— «Именем тех, кто погиб…

Именем тех, кто видел беспримерную измену…

Именем тех, кто готов отдать жизнь до последней капли крови за Свободу и Счастье родного Отечества…

По статье 58-й 1-а Уголовного Кодекса РСФСР за действия, совершенные в ущерб военной мощи Союза ССР, за переход на сторону врага и оказание ему помощи в проведении враждебной деятельности против СССР, то есть за измену Родине, приговариваем закоренелого преступника Родиона Золотова к высшей мере уголовного наказания — расстрелу. Ввиду особых условий фашистской оккупации заменяем расстрел смертной казнью через повешение.

Монгол замычал, снова рванулся, бросил ненавидящий взгляд на Марусю. Она подошла к нему:

— Вот так, братушечка милый, уходишь ты из жизни. Как жил, так и уходишь. А Славка мой не погиб. То я наврала тебе. Воюет он. Живой. И останется живой, потому что не чета тебе и не ровня.

Она заплакала.

Все те же сильные руки подняли Монгола, понесли. Свет в комнате погас. До Монгола долетел страстный голос читавшей приговор девчонки:

— Хоть бы тебя, проклятого, земля не приняла!

Утром на перекрестке Соляного спуска, что ведет к реке, и тихой Тургеневской улицы, на высокой акации болтался труп Монгола. К его ногам была прикреплена дощечка:

«Изменник Родины».

Акация была в инее, как в цветах. Где-то высоко, в чистом морозном воздухе, радостно вызванивала птица.

Однодельцы — соучастники в одном деле.

Дубаря врезать — быть при смерти (вор. жаргон).