Виктор Мануйлов - Севастополь, Севастополь…

Но более всего застывшее море и розовый рассвет над его гладью не вязались с тем, что происходило на поверхности этого моря и на земле, которое оно омывало. Даже странно было, что приходится таиться, что вокруг витает ненасытная смерть, и ему, Андрею Красникову, надо прятаться от нее и не считать это унижением и оскорблением своего человеческого достоинства. А, казалось бы, как просто: встать, выйти на поверхность и сказать: «Хватит, все равно это рано или поздно кончится, и все равно вы, немцы, не победите, так не лучше ли…»

– За мной! – сдавленным голосом выкрикнул Новицкий и нырнул вниз, прервав бессмысленные рассуждения Красникова.

За Новицким потянулись остальные.

Через несколько минут, пройдя по еле заметной тропе, проложенной над бездной по узкому карнизу, отряд втиснулся в узкую щель, которая привела в довольно просторную пещеру.

– Располагайтесь, – тоном хозяина этой пещеры предложил Новицкий. – Здесь как-нибудь перекантуемся, а ночью… Впрочем, теперь даже на час загадывать нет смысла.

Глаза скоро привыкли к полумраку, люди расположились вдоль стен и тут же уснули в самых невероятных позах.

– Вот что, старший сержант, – отозвав в сторону Красникова, заговорил Новицкий. – Давай так: ты сейчас спишь, через два часа я тебя сменяю. Не гоже, если немцы нас перебьют здесь как сонных мух. Хотя о существовании этой пещеры знают немногие, а с моря она не видна, предосторожность не помешает. И еще: как там сложится, сам бог не ведает, но ты должен знать: здесь имеется спуск прямо к воде, там грот, а в гроте две шестивесельные шлюпки и ялик. Если повезет, можно по темну уйти на веслах километров на десять в сторону Таманского полуострова. Есть распоряжение командования, согласно которому наши катера будут курсировать в километре-двух от берега и подбирать всех, кто сможет выйти в море. А также гидросамолеты и подлодки. Смекаешь?

В гроте оказались лишь одна шлюпка и ялик.

– Кто-то уже воспользовался, – произнес Новицкий. – Кто-то с нашего аэродрома: никто другой о них знать не мог.

Только сейчас Красников заметил, что у Новицкого голубые петлицы, а на них серебряные пропеллер и молоточки: технарь. Ну да, он так и представился: инженер-капитан, вспомнил Красников.

В последние дни обороны Севастополя оставшиеся самолеты улетели на Большую землю, а весь технический состав аэродрома был переведен в пехоту. Батальон летунов, как называли их промеж себя в пехоте, дрался неподалеку от батальона моряков. Видать, Новицкий из этого батальона. Впрочем, за год войны Красников кого только не повидал в должности командира. Был даже один ветеринар – сперва батальоном командовал, потом полком. Неизвестно, каким он был ветеринаром, а командиром оказался хорошим. Жаль только, что в неразберихе отступления с Чонгарских позиций остатки полка ветеринара немецкие танки отсекли от остальных полков дивизии, и что сталось с этим полком и его командиром, можно только гадать.

Перед закатом расселись в шлюпку и в ялик, выдвинулись под каменный козырек, прикрывающий грот, стали ждать окончательной темноты.

Вдоль берега курсировали немецкие катера. Постреливали. С берега иногда отвечали редким пулеметным огнем. Иногда зло тявкнет противотанковое ружье.

– Здесь по берегу много пещер, – говорил Новицкий. – Иные еще в древние времена приспособили под жилище, прятались в них от набегов степняков. Потом некоторые пещеры облюбовали монахи. Уже в наши времена их использовали контрабандисты и всякий преступный элемент. В тридцатые годы пещеры от этого элемента очистили. В свободное от службы время мы часто лазали по этим пещерам, много чего интересного находили. Приезжали из Симферополя, забирали самое ценное, кое-что оставалось и у нас. Думали: надо бы открыть музей древностей, да как-то все не до того было… – В голосе Новицкого чувствовалось сожаление о не сделанном.

Темнело. Со стороны Турции наплывала сизая мгла. Но один из немецких катеров все время торчал почти напротив грота, иногда обшаривал берег узким лучом прожектора, пускал осветительные ракеты. Нечего было и думать, чтобы выходить в море при такой плотной блокаде.

Медленно тянулись минуты. Еще час-полтора, и нет смысла выходить в море. Но часам к одиннадцати где-то вдалеке, на юго-востоке, началась стрельба. Судя по отрывистым и частым выстрелам, стреляли скорострельные корабельные пушки. Не исключено, что наши катера схлестнулись с немецкими. Стрельба становилась все гуще. Взревев моторами, сорвался с места и катер напротив грота.

– Пора, – чуть ли ни шепотом произнес Новицкий и, приподнявшись, стал отталкиваться от потолка, выводя шлюпку на открытую воду. Гребцы налегли, зажурчала за бортом вода. Сзади темным пятном следовал на коротком буксире ялик, чтобы не потеряться в темноте. Там тоже гребли в четыре весла.

– Значит, так, – говорил Новицкий, сидевший на корме и державший в руках руль. – Если нарвемся на фрицев, все ложатся на дно, я один буду с ними разговаривать. Пусть думают, что здесь одни раненые или даже мертвые. Но как только приблизимся к ним вплотную, огонь из всех видов оружия и абордаж. А там как повезет.

Никто не возразил.

Шли строго на юг, держа в поле зрения Полярную звезду. Гребли без остановок четыре часа, гребцы сменялись через час. Море было пустынно. Берег угадывался вспышками ракет, пунктирами трасс, постепенно затихающей трескотней выстрелов. Через четыре часа повернули на юго-восток. Все вслушивались в тишину, всматривались в черноту южной ночи. Лишь за кормой, взбудораженная веслами, кипела бесчисленными искрами вода, да за шлюпками тянулся светящийся след.

Стремительно приближалось время рассвета. Красников баюкал свою руку и вглядывался в темноту, стараясь не думать о том, что ожидает их с рассветом. Ведь стоит в воздухе появиться немецкому самолету, как он наведет на них один из катеров, и тогда… Хотя думать об этом не имело смысла, не думать он не мог: ведь так мало осталось времени, когда еще возможно о чем-то подумать. Но вот странность: совсем не думается о прошлой жизни в далекой Москве… или в той же Одессе, о том, наконец, как сложится его судьба дальше, если удастся выбраться…

Время от времени Красников проваливался в дрему, равномерные всплески весел и скрип уключин убаюкивали. Но пульсирующая боль в руке будила, не давала уснуть по-настоящему.

Вдруг в темноте зазвучали металлические звуки, идущие будто бы из глубины, точно клепали там или ковали.

Красников вздрогнул, открыл глаза. Приснилось?

За бортом шлюпки еще журчала вода, но весла замерли над водой, и все замерло: люди молчали и слушали, пытаясь понять, кто там, в открытом море, и что делает. Это могли быть и наши, устраняющие повреждение, и немцы.