Виктор Мануйлов - Севастополь, Севастополь…

Несколько часов остатки бригады морской пехоты держали оборону по одной из балок западнее поселка Шестая верста, медленно пятясь под ударами танков и пехоты противника: одни в сторону моря, другие к Казачьей бухте. Сплошной линии обороны уже не было, дыры затыкать нечем, драться продолжали отдельные группы, связь между ними отсутствовала, и лишь по звукам боя можно было определить, где еще держатся, а где держаться некому или нечем.

Если бы вот так же стойко держались от самой границы, немец бы далеко не прошел. А ведь были рубежи ничуть не хуже Севастопольского, были танки и самолеты, но не было главного – умения воевать и того ожесточения, которое рождается в душе солдата после долгих и жестоких испытаний. Увы, умение держаться до последнего патрона и человека, не паниковать перед численно превосходящим противником, умение маневрировать на том пространстве, которое тебе отведено условиями боя, не теряться в безвыходных, казалось бы, положениях, и многие другие тонкости воинского мастерства дались Красникову и многим севастопольцам не сразу. Теперь-то они видели, что стали другими, что к ним пришло то воинское мастерство, которому не научишься в классах и на полигонах, но если бы в классах и на полигонах учили именно тому, что необходимо в современном бою, доучивание в самом бою проходило быстрее и не потребовало бы таких жертв.

С утра ротой из тридцати шести человек командовал младший лейтенант Корольков, его убило разорвавшейся в двух шагах от него миной. После Королькова самым старшим в роте числился командир взвода старший сержант Красников. В роте к тому времени осталось лишь двадцать два человека, половина из которых легко раненые. Сам Красников тоже получил пулевое ранение в левую руку. Рука все время мозжила: видать, была задета кость. Но хуже всего не ранение, а почти полное отсутствие боеприпасов. До этого оружие и боеприпасы пополняли с тыловых складов, а когда склады иссякли и подвоз с Большой земли прекратился, брали с убитых немцев во время контратак. Но двадцать человек не могут контратаковать пятьсот до зубов вооруженных фашистов. К тому же немцы свои подразделения на передовой меняли, а наших менять некому, люди еле держались на ногах от усталости, голода и жажды. И все-таки дрались. Даже способ придумали, как добывать у противника патроны, воду и продукты: подпустят небольшую группу поближе, остальных отсекут сосредоточенным огнем и с трех сторон на эту группу навалятся – вот тебе и патроны, и гранаты, фляги с водой, галеты и даже сигареты, еще час-другой продержаться можно. И другие, судя по стрельбе, тоже держались. Даже в самом Севастополе, уже будто бы полностью захваченном противником, оставались кое-где островки сопротивления, кружили над ними самолеты, слышалось уханье бомб. То же самое и здесь: стоит нарваться немцам на более-менее организованное сопротивление, тут же вызывают самолеты, молотят местность артиллерией. Дело идет к концу, а под конец умирать никому не хочется. Даже под такой конец, какой пришел обороне Севастополя, но не войне. Ничего не поделаешь: все живут одним днем.

К вечеру второго июля немцы и румыны обтекли роту Красникова с двух сторон. Можно было бы отойти, но отходить по совершенно открытой местности – все равно, что выводить роту на расстрел. Решили ждать ночи. Едва начало смеркаться, неожиданно ударили орудия Тридцать пятой береговой батареи. Неожиданно потому, что батарея молчала несколько часов, и все решили, что и этой, последней батарее береговой обороны на Крымском полуострове, пришел конец. Ан нет, жива старушка. Орудия били значительно правее, но ветер дул оттуда, неся тучи дыма и пыли, и Красников решил воспользоваться подарком судьбы, чтобы прорваться к своим. Когда дым и пыль заволокли землю, он поднял роту и повел в слепую атаку. На бегу из бурой полумглы вдруг вынырнут серые силуэты – бросок гранаты, короткая автоматная очередь, и дальше, не останавливаясь, не замедляя движения.

Когда стрельба осталась позади, налицо оказалось всего одиннадцать человек. Куда идти и что делать дальше, Красников не знал, надо было искать какое-то начальство, приставать к какой-нибудь части, если не отыщется своя бригада. И Красников повел своих бойцов к Казачьей бухте, туда, где еще держалась Тридцать пятая и где, по слухам, находилось командование армии.

В воздухе завыло. Снаряд, перелетев через мол, поднял белый столб вспененной воды, изнутри подсвеченный рыжеватым светом, заплескала о пирс волна. К запаху солярки добавился запах сгоревшего тола. Вокруг сновали быстрые тени, слышался торопливый топот ног. Над Севастополем, уже захваченном немцами, пульсировало зарево пожара, более слабое зарево виднелось и на востоке, оттуда же доносилась редкая стрельба, время от времени в небе повисали осветительные ракеты.

В стороне, – скорее всего, над Стрелецкой бухтой, – немецкий самолет повесил «люстру», которая, медленно опускаясь, светила голубоватым светом, как светит далекая звезда Сириус в созвездии Большого Пса. «Люстру» вот-вот могли повесить и здесь, над бухтой Казачьей.

Старший сержант Красников и одиннадцать его матросов и красноармейцев устало расселись на пустых снарядных ящиках, во множестве валявшихся на пирсе. Дальше их не пустили. Дальше в робком свете далеких пожаров и ракет виднелись силуэты двух подводных лодок, на которые грузили какие-то ящики. Туда же прошествовало несколько командиров. Среди них Красников приметил командующего Приморской армией генерала Петрова. Значит, командование эвакуируется, остальные – кому как повезет.

– А в ящиках-то – деньги, – произнес кто-то в темноте.

– А наша жизнь, видать, и копейки не стоит, – сорвался чей-то злой голос.

Ему наперекор другой, резкий, командирский:

– Прекратить панику! Вот-вот должны подойти корабли. Они заберут всех.

Народу на пирсе и вокруг все прибавлялось и прибавлялось. В темноте слышался глухой ропот толпы.

– Ну что, командир, будем ждать? – спросил старший матрос Желтков. – Чего-то не видать кораблей-то. А скоро начнет светать…

Красников и сам не знал, что делать: ждать или искать другие возможности. Даже если подойдут корабли, всех не заберут. Судя по усиливающемуся ропоту толпы, в надежде на обещанные корабли здесь собрались тысячи людей. И еще подойдут. А посадка под бомбежкой – верная смерть.

Он глянул на восток – там уже проклюнулась узкая полоска зари – первый признак наступающего дня: июльские ночи коротки. Обступившие его люди ждали решения.

– Надо уходить, – произнес он. – Надо уходить в горы, к партизанам. Приказывать не могу. Пусть каждый решит, как ему поступать. Но решать надо сейчас, сию минуту. Времени у нас в обрез.