Валерия Герасимова - Крушение карьеры Власовского

Уже тот факт, что Мииакова являлась секретарем комсомольской организации лаборатории, в глазах Инны ставил ее в разряд людей, с которыми меньше всего надлежало откровенничать. Ведь как-никак, а какое-то начальство!

Инна взглянула на старомодную каштановую косу, аккуратно уложенную вокруг головы Минаковой. И ей пришла в голову озорная мысль подразнить эту ходячую добродетель, эту несомненную кандидатку в старые девы, той настоящей жизнью, которая, очевидно, ей и не снилась.

— Ну и что же?.. Да. Свидание, — похвасталась она. — А разве это запрещено?.. Тем более, когда имеешь дело с интересным человеком…

— Нет, почему запрещено?! Почему не сходить в ресторан, — весело ответила Маша. — Особенно с человеком, которого знаешь.

И, против воли, Маша вспомнила тот незабвенный вечер, когда она с Костей Сумцовым сидела в ресторанчике «Красный мак»… Они ели пломбир, кекс, заказали даже бутылочку портвейна. А как жаль, что потом между ними завязался этот нелепый «теоретический» спор! Какое горе принес он ей! Маша попыталась отогнать от себя это воспоминание.

— Конечно, я его знаю! Уже почти две недели, — воскликнула Инна. — Он такой культурный, вежливый, прямо прелесть!

— Да… Скоростные методы существуют, оказывается, не только на производстве, — с иронией заметила Маша.

Она еще раз пристально посмотрела на Зубкову и почувствовала, что та уже живет не здесь, в мире рабочих столов, диаграмм и резких звонков из кабинета начальства, а в шумной суматохе какой-нибудь веселой «Камы»…

Другие мысли захватили Машу. Лежавшая перед ней развернутая, испещренная столбиками цифр тетрадка была ей так дорога! Ведь здесь часть труда многих месяцев напряженной работы Василия Антоновича.

Работая с Василием Антоновичем, она чувствовала себя взрослее, сильнее, умнее. Она вспомнила его непреклонность в выводах, когда эти выводы опираются на проверенный фактический материал. Недаром его любимым изречением были слова Павлова, что ученому нужны факты, «как птице воздух».

Она видела Сенченко в часы творческих побед, когда он приходил к бесспорным выводам и встречал всеобщее признание. Но именно в эти дни он казался особенно озабоченным и, пожалуй, даже суровым. Она долго не могла понять это его состояние, а однажды, даже несколько обиженно, прямо спросила. В ответ он высказал мысль, что открытое и закрепленное — уже пройденный этап. Лестница же, по которой идет ученый, — бесконечна!

Но почему же сегодня, когда подводятся итоги важного этапа работы, он вдруг изменил себе?

Может быть, это все же личное? И Маше вспомнилось, как несколько дней тому назад произошла «мелочь», которая все же поколебала сложившееся у Минаковой представление о Людмиле Георгиевне Сенченко.

Маша часто брала у нее новинки иностранной литературы, переведенные на русский язык. На этот раз она зашла, чтобы взять книгу Джерома Дэвиса «Капитализм и его культура».

Был выходной день, и Маша застала обычную и безотчетно приятную для нее картину. Василий Антонович, тихо покачиваясь в кресле-качалке, листа л журнал, а Людмила Георгиевна сидела на тахте, уютно поджав ноги, и мастерила что-то воздушное из белого органди. Она, как всегда, приветливо встретила Машу.

— А! Машенька! Что-то вас давно не видно?

— А вот вас я только вчера видела, — улыбнулась Маша.

— Где? — изумленно спросила Людмила Георгиевна.

— На главном почтамте, — ответила Маша. — Только вы меня не заметили.

Василий Антонович, перестав листать журнал, посмотрел на жену.

Перехватив взгляд мужа, Людмила Георгиевна внезапно смутилась.

— Да?.. — отложив материю, протянула она. — Но на почтамт я не заходила…

— Возможно, мне показалось, — ответила Маша. Ей припомнилось, что у женщины, столь похожей на Людмилу Георгиевну, была какая-то странная шляпка с Голубой вуалеткой. На Сенченко она ни разу ее не видела.

А позже, уходя с книгой Дэвиса подмышкой, Маша, задержавшись в передней, заметила на подзеркальнике ту самую маленькую шляпку с голубой вуалеткой, которая промелькнула перед ней вчера на главном почтамте.

Значит, ей солгали? Значит, эта женщина с большими ясными глазами, в хрупком облике которой было что-то детское, способна на ложь?

И еще…

Недели две тому назад, возвращаясь к себе домой, Маша заметила человека, тщетно звонившего в дверь к Сенченкам. Зная, что Василий Антонович находится в кратковременной командировке и что ни Людмилы Георгиевны, ни стариков нет дома, она вступила с незнакомцем в разговор. Маша сразу же обратила внимание на несколько необычную внешность незнакомца — на оливковый оттенок его кожи, на широкий разлет бровей над черными глазами. А когда он заговорил, в звуках несколько гортанного голоса она уловила непонятный ей акцент.

Незнакомец был явно огорчен неудачей, причем заявил, что ему сегодня же придется уехать из Москвы.

Маша предложила передать Сенченкам что-нибудь от его имени, и он оставил для Людмилы Георгиевны письмо в голубом конверте. Вообще Маше показалось, что держится он так, словно Василия Антоновича не существует на свете.

В тот же вечер Маша передала конверт Людмиле Георгиевне. Та лишь кратко поблагодарила и как-то странно, слишком поспешно перевела разговор на другую тему.

Маша понимала, что в конце концов это чужие дела и над ними так же, как и над сомнительным знакомством Инны, может быть, не следует ломать голову. Тем более, что у нее самой есть свое собственное горе. Но слишком дорог был ей Василий Антонович, а судьба его творческой работы в известном смысле ведь была и ее собственной судьбой.

Она знала его доверчивость. Погруженный в непрестанные научные искания, он был так далек от всего фальшивого и тем более — грязного.

Так не было ли долгом ее — комсомолки — оградить своего учителя?

А видимо, дело заходит так далеко, что Василий Антонович уже и сам начинает это чувствовать. И перед Машей возникло выражение лица Василия Антоновича, когда он сегодня неожиданно заявил: «Пока закончим, Маша!» И спрятал в сейф работу.

Вспоминая все это, Минакова неприязненно следила, как после служебного дня Инна проводит алой палочкой помады по губам, видимо, подготавливаясь к встрече со своим «сверхскоростным» кавалером.

Наблюдая за этими невинными в сущности манипуляциями, Маша думала о своем. Все вспомнившиеся ей и непонятные для нее мелочи складывались в одну общую и недобрую картину: она уже почти не сомневалась, что над ее учителем и старшим товарищем сгущаются какие-то тучи. Возможно, это угрожает и тому делу, которое так нужно стране. А чего стоят сомнительные «скоростные знакомства», которые тут под боком завела эта девчонка! И к Маше неведомыми путями приходила уверенность, что только один человек мог бы облегчить ей эти тревожные раздумья, беспокойные предположения.