Валерия Герасимова - Крушение карьеры Власовского

Шпиону не трудно было нащупать ее слабую струнку. Он уже заметил, что блеск мадам Сенченко мешает девчонке спокойно спать. Перспектива занять место, равное положению жены Сенченко, — вот что могло заставить Инну служить ему с личной заинтересованностью.

— И все же, дорогая, — нежно сказал Каурт, — уйти тебе из института нельзя. Ведь сейчас как раз решается мое дело. Негласно работает специальная комиссия. В вашем институте об этом пока никто ничего не знает и, конечно, знать не должен. Смотри и ты не проболтайся! Но зато комиссии должен быть известен каждый шаг Сенченко, вся его деятельность, все его планы. — Он нежно погладил руку девушки. — И знаешь? Ведь это прямо счастливое совпадение, что именно тебе я тогда продал свой отрез!

— Да, но терпеть оскорбления! — возмутилась Инна.

— Мало ли на что приходится идти для большой цели! Отдай себе ясный отчет, ради чего это делается? — Каурт так называемым «глубоким» взглядом обласкал Зубкову.

Когда комиссия при ее помощи разоблачит Сенченко, он, ее Толик, займет свое место в институте. А имея положение и деньги, он перед всем светом назовет ее женой. И квартира у них будет ничуть не хуже, чем у этой гордячки Сенченко.

Они позабудут о том, что сейчас им приходится почти из милости встречаться у Эры. Ведь в той жалкой лачуге, в которой он до сих пор прозябает из-за Сенченко, ему прямо стыдно принимать любимую женщину.

— Помня о будущем счастье, ты должна не только остаться там, но и повести себя по-новому. Прежде всего извинись перед Сенченко и скажи, что больше у него не будет оснований тебя в чем-либо упрекать. А сейчас выискивай предлоги, чтобы быть с ним повсюду и всегда. Особенно важно сопровождать его в машине. Именно поездки наедине дадут возможность задавать ему вопросы, проникать во все его планы и замыслы…

В Инне явно происходила борьба. И практический разум взял верх. Да, с поездкой в Гурзуф стоит повременить. Это нужно сделать для той большой карьеры, которая открывалась перед ней… О, она оставит далеко позади себя Зойку и даже Эру!

— Да, Толик! Ты еще увидишь, как я помогу тебе… Он загремит по всем статьям, особенно теперь, — и выражение какой-то значительности, которое Каурт уловил в начале свидания, снова проступило на ее личике.

— Особенно теперь? Что ты хочешь этим сказать? — заинтересовался он.

— Видишь ли, — замялась Инна, — есть вещи… я не имею права о них говорить…

— Это мне! — воскликнул Каурт. — Мне, который готов для тебя буквально на все…

— Но я не могу… Мне приказали молчать.

— Приказали? Значит, дело так серьезно! Тем более ты должна со мной посоветоваться…

— Да, да, — нервно перебила Инночка, — я уже сама думала об этом… Но ты никому-ни-кому не расскажешь! — заглянула она ему в глаза.

— Неужели, Инночка, ты до сих пор меня еще не поняла!

— Ну, хорошо, — чуть зажмурившись, словно собираясь прыгнуть в холодную воду, начала Инночка, — если ты никому-никому….

И шепотом она рассказала о том, что произошло с ней в последние дни.

Позавчера ее вызвал работник государственной безопасности и подробно расспрашивал о профессоре Сенченко. Особенно интересовала его жена Сенченко. Инна уверена, что об этой женщине уже известно что-то очень-очень нехорошее. Спрашивали также об отце Сенченко и о каком-то священнике, но, к сожалению, об этих лицах она ничего не могла сказать. Она никогда не видела ни того, ни другого.

— Что же, Инночка, — спокойно сказал Каурт, радуясь тому, что его анонимки наконец возымели действие. — Этого и следовало ожидать. Если раньше мне казалось, что Сенченко просто негодяй, присвоивший себе чужую славу, то теперь я не сомневаюсь, что дело значительно глубже. Это сознательные действия врага. Уничтожать, затирать талантливых ученых было его прямой задачей.

— Да, да… Теперь и я понимаю…

— Еще бы! И вывести Сенченко на чистую воду долг каждого советского патриота! — с пафосом воскликнул он. — Но сможешь ли ты, такая слабенькая и неопытная, взять на себя это большое, трудное дело? — тревожно спросил он.

Этот момент был самым серьезным в жизни Инночки.

И отбросив свой обычный легкомысленный тон, Инна Зубкова, торжественно, словно присягая, произнесла:

— Смогу.

Сегодня у Марии Кузьминичны большой день. В макитре медленно подходит тесто для пирогов. Старушка вполне одобряет завоевания современной цивилизации в виде кастрюли «чудо» и газовой плиты. Но в иные минуты в ней просыпаются воспоминания о русской печке, в которой так хорошо «доходит» борщ и подрумяниваются пироги.

А на этот раз ей особенно хотелось, чтобы пироги удались на славу. Больше всего она тревожилась о пироге с вязигой: ведь, как шутил Антон Матвеевич, это ее «фирменное блюдо».

У старушки были и серьезные причины так стараться. Ведь торжественная встреча за столом объединяет всех членов семьи. А сейчас это было так необходимо!

Неладное творится в этих светлых, с такой любовью прибранных комнатах.

С некоторых пор сын Василий как бы совсем ушел в себя, замкнулся, почти не разговаривает. Куда девалась его былая шутливость, ласка, общительность…

Не радует и невестка. Последнее время поведение Людмилы озадачивает Марию Кузьминичну. Какая-то настороженность, беспокойство, странные разговоры по телефону, словно урывками… А последние два дня как сумасшедшая мечется по всей квартире — все что-то ищет.

А самое большое беспокойство Марии Кузьминичны — это ее старик. Казалось бы, за сорок лет совместной жизни она его узнала насквозь. Так вот, пойди разберись — стал хмурым, подозрительным… Точи о сглазил его тогда этот заграничный поп. Принять-то его, конечно, можно было — милости просим, но вот языком при нем плести, да еще под водочку… Чуяло ее сердце… А может, просто болен ее Антоша? Да разве у него выпытаешь? Не такой характер. Все он перенесет молча.

Размышления Марии Кузьминичны прервал телефонный звонок. Мужской голос с мялкой настойчивостью спросил, вернулась ли Людмила Георгиевна с работы.

Узнав голос, который она слышала в телефонной трубке не первый раз, Мария Кузьминична уже собиралась ответить. Но сделать это ей не удалось. Невестка чуть ли не вырвала трубку. И последовал обрывочный непонятный разговор: «Да, да-да… не позднее девяти». А когда Мария Кузьминична скрылась в дверях кухни, до нее долетела еще одна более чем странная фраза: «Его еще нет…»

Мрачно поглядывала свекровь на то, как Мила, торопясь, надевала свою новую шляпку с вуалеткой и натягивала перчатки.

— Не беспокойтесь, мама, — очевидно, уловив тревожно-вопросительный взгляд Марии Кузьминичны, бросила Людмила. — Пока пироги ваши поспеют, обязательно вернусь, — как бы через силу улыбнулась она.