Валерия Герасимова - Крушение карьеры Власовского

Тогда он решил действовать иначе. Переехав в Минск, подросток поступил в ремонтно-механическую мастерскую сначала чернорабочим, а затем подручным слесаря. Это открыло перед Власовским возможность на анкетные вопросы о социальном положении все дальнейшее время четко отвечать: «рабочий».

Там же он вторично подал заявление в комсомол. И несмотря на то, что отлично помнил тех, кто выполнял граверные работы в мастерской его отца, в графе о родителях он к сомнительному слову «кустарь» на этот раз добавил слово «одиночка».

А по совету дяди Моки еще добавил, что отец его был зверски замучен белогвардейцами как участник партизанского движения в Сибири.

Виктора приняли в комсомол. А версия настолько в нем укоренилась, что он чуть ли не сам искренне верил в нее и, уже не задумываясь, смело вписывал ее во все свои анкеты и автобиографии.

И все же иногда какое-то больное, ноющее чувство томило Власовского…

— Что случилось? — также переходя на шепот, спросил он дядю.

— Только ты один можешь спасти меня… — прохрипел дядя Мока.

Мысль о том, что у дяди подотчетные неприятности, — а в его финансовой безупречности племянник имел основания сомневаться, — успокоила Виктора Владиславовича.

— Опять продулся на бегах?

— Что ты, что ты, Витенька!..

Всхлипывая и задыхаясь, старик рассказал о сразившем его визите мнимого клиента.

— Ну что из этого? — выслушав дядю, сказал Власовский. — Подумаешь! Сто лет назад приторговывал аспирином или там сахарином… Простой шантаж!.. Что он хотел? Деньги тянул?

На лице Максима Леонидовича отразилось смятение.

Как рассказать «ответственному» племяннику всю правду! И все же он решился.

— Я у них в картотеке, — безнадежно сказал дядя Мока.

— У кого «у них»? Какая картотека? — не удержавшись, воскликнул Власовский. Он сам больше всего боялся подобных слов.

— Тише, бога ради, тише! — взмолился старик.

— Ты завербован? — наконец решился произнести страшное слово Власовский.

— Боже упаси, — замахал руками старик, — что ты, что ты! Честное слово, только иногда… только услуги…

И все же отступать было некуда. Максим Леонидович сознался, каким образом его имя попало в картотеку иностранной разведки. Да, его недаром держали при миссии Красного Креста и сквозь пальцы смотрели на коммерческие махинации. Дело в том, что он время от времени принужден был оказывать интервентам так называемые «особые услуги».

— Но что ты для них делал? — ужаснулся Власовский.

Даже по прошествии тридцати трех лет трудно признаться в том, что подпольная группа революционной молодежи «Третий Интернационал» провалилась не без твоего участия…

— Но разве ты не понимаешь? — замялся старик. — Нужные им услуги…

Взгляды их встретились.

И Власовский понял.

— Ах, так вот как! — Гнев его был неподдельным. — Так и подыхай же, старая собака…. Я тут ни при чем!

Мелодично зазвонили часы, украшенные фигурками позеленевших от времени обнаженных богинь.

— Как ни при чем, Витенька? — прошипел старик. — Ведь и ты не без греха!..

— Ты про что? — начал было Власовский.

— А про то, что если мне капут, то и тебе амба…

— Вот как? Значит, ты посмеешь обо мне?.. — Власовский тоже избег уточнений.

— А ты что же, мальчик, думал? Меня за решетку, а ты в стороне, чистенький? Нет, Витюша, номер не пройдет!.. Думаешь отвертеться, как от Варвары?.. Когда Варька тебя прикармливала, то хороша была… А теперь подавай тебе столичную!..

— А ты, продажная шкура, в мои личные дела не суйся!..

Оба ощерились. Сейчас их фамильное сходство стало очевидным. Власовский шагнул к старику. Кулаки его сжались. Но во-время он опомнился. Инстинкт самосохранения подсказывал, что нужно не терять самообладания, а главное — не отвлекаться на мелочи. Возможно, и у его дяди возникла та же мысль.

— Так что же ему от тебя в конце концов надо? — уже спокойнее спросил Власовский.

И Максим Леонидович все так же шепотом, но довольно связно изложил, чего от него добивались.

Таинственный клиент — им был не кто иной, как Франц Каурт, — через дядю пытался воздействовать на племянника.

Несомненно, анонимные письма и другие меры подобного порядка делают свое дело, но этого явно недостаточно. Последняя инструкция Петер-Брунна обязывала Каурта как можно быстрее завершить дело с профессором Сенченко. Тем более, что на днях будет возможность перебросить супругов Сенченко за границу, и такой случай может не повториться.

— Главное — сделать так, чтоб он драпанул, — уточнил Гонский предъявленные ему «клиентом» требования.

— Черт возьми! Это ведь не так просто! — вырвалось у Виктора Владиславовича.

Подумать только! Ввязаться в такую игру и особенно сейчас, когда он наконец заручился могучей поддержкой!

С ненавистью взглянул он на старика в пестром халате.

— Да, но мои служебные перспективы! — почти простонал Власовский.

— Эх, Витенька, лучше спасти голову, чем волосы, — нашептывал старик. — Такая головушка, как у тебя, еще придумает многое… многое…

И действительно, комбинаторский мозг Власовского уже выискивал лазейку. Даже в этом, казалось, безвыходном положении, он усмотрел выгодную сторону. Ведь ответственность за бегство ученого падет на Важенцева!.. Это он либеральничал с Сенченко. Интересно посмотреть, как вывернется эта ходячая добродетель, эта мямля.

Оживился и дядя Мока, учуяв перелом в настроении племянника.

— Говоря по душам, Витюк, не все ли тебе равно, что станется с этим профессором. Хрен с ним! У нас свои заботы…

Дядя и племянник снова обменялись взглядами. Теперь они светились взаимным пониманием.

Мирно тикали часы с позеленевшими богинями, попахивало нафталином.

И два человека молча сидели за столиком с затейливо изогнутыми ножками.

Сейчас это были снова свои люди.

В тот самый вечер, когда подполковник Сумцов понял, что он нашел верный ключ к делу Сенченко, Инна Зубкова впервые задумалась над путями своей собственной жизни.

В стареньком халатике, с лицом, распухшим от слез, девушка сидела у окна.

Только что Инна выдержала бурное объяснение с родителями. Папа грохотал, а мама плакала. И все потому, что ей захотелось похвастаться — проклятый характер!

Стоило зайти Зойке со своей сухопарой мамашей Сусанной Яковлевной, и словно за язык кто ее потянул: мол, талантливых молодых ученых у нас просто затирают. А когда гости удалились и мама напрямик спросила, о каком это талантливом ученом шла речь, она взяла и бухнула:

— Ты, мамахен, за меня еще порадуешься? Ты еще узнаешь!

Тогда заговорила «тяжелая артиллерия» — папаша, до сего времени мирно дремавший над журналом.