Валерия Герасимова - Крушение карьеры Власовского

— Сильный напиток, — крякнул гость, поддевая на вилку скользкий грибок. — Образование — оно у вас, пожалуй, для всех имеется. Но ведь, друг любезный, — всматриваясь в разгоряченное лицо хозяина, продолжал гость, — образование — оно по-разному служить может. И на хорошее и на плохое.

— Как это на плохое? — изумился Антон Сенченко. — Ты про что?

— Да говорят, что у вас те ученые в чести, что подумывают, как больше народу перебить.

— Это кто ж такое говорит? Брехуны, из тех, кто сами на войне наживаются. Да неужто ты, Порфишка, им веришь? — даже приподнявшись, спросил Антон Сенченко.

И гость увидел в глазах старого приятеля неудержимые огоньки былого задора.

Антон Матвеевич выпрямился во весь свой могучий рост. Его лицо пылало негодованием.

— Ты не греми, Антон, — миролюбиво заметил приятель. — Ты не думай, что я под дудку тех брехунов пляшу. Только есть такие газеты, которые нас той отравой кормят.

— А чтоб тебе тот корм впрок не пошел… Да что там долго балакать! Я тебе лучше на факте докажу… Вот тут рядом в комнате сын живет, — указал старик на стену, — нашего корня, Сенченко, вихрастый… Подбавь-ка груздочков нам, мать, — передавая жене тарелку, горячо продолжал Антон Матвеевич. — Разговор больно серьезный пошел…

— Ну и что с того, что он твоей кости, что вихрастый? — съязвил гость.

— А то, — с жаром воскликнул Антон Матвеевич, — что у нас такие вихрастые со всеми народами хотят в мире жить… Да я тебе фактически докажу, — упрямо повторил разгоряченный вином старик. — Пройдем к сынку, сам посмотришь…

И крепко ухватив гостя за рукав, хозяин увлек Храпчука в соседнюю комнату, которая была совсем иной, чем обиталище стариков. Во всю стену тянулись полки с книгами, большой письменный стол был завален папками и журналами. Все показывало, что здесь живет человек науки.

Старик взял с этажерки фотографию в скромной рамочке.

— Вот смотри на эту личность, — указал он на фотографию. — Смотри хорошенько, Порфирий!

Гость не без любопытства стал вглядываться в фотокарточку.

В облике молодого человека он невольно выискивал так называемые «корни Сенченко». Прямых признаков «вихрастости» Храпчук, правда, не обнаружил, хотя над затылком молодого человека и впрямь ему померещилось нечто подозрительное.

И все же эти широко расставленные темные глаза, упрямо стиснутою, чуть насмешливые губы и мужественный постав головы воскресили перед ним образ того самого Антошки, каким он знал его в хибарке на Казацком валу…

— Да… твой корень… это сразу видать, — решительно признался Порфирий Иванович. Он был втайне растроган.

— Вот он, мой Васька, — чуть задыхаясь, произнес Антон Матвеевич. — Ученый. Профессор. Лауреат. Бо-ольшая личность! Всей стране известен. Да что стране! И у вас, небось, Василия Сенченко знают. А такой почет ему все за то, что он о людях болеет, на мирный труд работает… Вот погляди.

И Антон Матвеевич торжествующе поднес к лицу несколько озадаченного гостя другую фотографию, на которой был запечатлен один из моментов работы Всемирного Конгресса сторонников мира. В зале, украшенном лозунгами на многих языках, в дружеском окружении людей самых различных национальностей Порфирий Иванович увидел все то же характерное и, казалось, даже с детских лет знакомое ему лицо.

— Вот он, Василий мой какой! — гордо сказал Сенченко-старший. — А сейчас он за такое взялся, что и вы у себя там о нем услышите… Все на мирный труд. Эх, да что тут говорить, — оборвал старик.

— Да будет вам спорить! — приоткрыв дверь, окликнула их Мария Кузьминична. — Оладьи стынут!

— Оладьи от нас не убегут, уважаемая хозяюшка, тут у нас разговор серьезный, мужской, — и обращаясь к Антону Матвеевичу, гость продолжал: — А что живете вы не плохо, это я сам вижу. Зря брешут…

— Вот ты и расскажи это там, у себя, — воскликнул хозяин, — пусть узнают. Да разве может быть такое, чтоб трудовые люди друг другу врагами были!

— Расскажу, Антоша, — загорелся в свою, очередь гость. — В этом можешь не сомневаться. И не только расскажу, но и покажу…

И к большому удивлению Антона Матвеевича, священнослужитель вынул из вместительного кармана пиджака портативный фотоаппарат.

— Разрешишь, Матвеич?

— Валяй, валяй, это на пользу…

Щелкнув несколько раз аппаратом, гость вместе с хозяевами вернулся в комнату стариков.

Там их уже ждали аппетитно подрумяненные оладьи.

— Милости прошу, — радушно пригласила хозяйка к столу.

Старики сели. Впрочем, в полной мере отдать должное кулинарному искусству Кузьминичны они не могли. Сейчас их увлек спор на высокие научные темы, которые едва ли были обоим доступны.

И кто бы мог подумать, что этот невинный визит и дружеская беседа за столом будут иметь для семьи Сенченко самые неожиданные последствия…

Читатель напрасно стал бы искать на карте место, откуда приехал в Москву преподобный Порфирий Храпчук. Ведь те, кто способен извлекать выгоду из такого бедствия человечества, как война, не закреплены за какой-нибудь определенной страной!

Во всяком случае два человека в силу ряда соображений были бы очень довольны, увидев, как Антон Матвеевич гостеприимно раскрыл перед своим другом дверь рабочего кабинета ученого Василия Антоновича Сенченко.

Перенесемся из реального мира с такими теплыми бытовыми подробностями, как лоскутный коврик, расшитые петушками рушники и радушное хозяйское гостеприимство Марии Кузьминичны, в совсем иной, как бы сошедший со страниц произведений Герберта Уэллса, холодный, почти фантастический мир.

Казалось бы, человек создан для того, чтобы ходить по земле, жить на ней, трудиться, украшать ее, а иногда и подниматься над земными просторами в заоблачную высь, к солнцу. Недаром так часто поэты воспевают легкий и вольный полет птиц.

Но едва ли может показаться заманчивым и поэтичным перевоплощение человека в нечто среднее между рептилией и рыбой, как это случилось с разведчиком Францем Кауртом.

Это перевоплощение произошло в самый глухой час безлунной ночи, когда шпион в трех километрах от советского берега был спущен в морскую глубь с торгового судна «Леонора». Несмотря на то, что пароход направлялся в Мурманск с чисто торговыми целями, все же его капитану Бобу Свэнсону приказали доставить и этот груз, на который, впрочем, не было запроса со стороны советских торговых организаций.

В специальном костюме из абсолютно непромокаемой ткани, с кислородным прибором на груди, трубки от которого своими наконечниками крепко схватывали ноздри и рот человека-амфибии, Каурт плыл под водой, ориентируясь по светящейся на руке фосфорной стрелке компаса.