Николай Анов - Гибель Светлейшего

Над пьесой артисты работали две недели. Генеральная репетиция прошла успешно. Полковник назначил премьеру в Петропавловском театре. Прошел слух, что сам верховный правитель адмирал Колчак, выехавший из Омска на фронт, посетит спектакль. Начальник гарнизона дал приказ подготовить егерей для заполнения зрительного зала. В агитпоезде царило радостное возбуждение, но за день до спектакля красные войска неожиданно зашли в тыл, и агитпоезд попал в плен. Спасся только полковник Елагин, сумевший в последнюю минуту прицепить свой мягкий вагон к поезду верховного правителя.

Почувствовав опасность, Дукаревич быстро собрал чемодан и заготовил советские документы. Он предпочел не вмешиваться в чужие дела и заблаговременно унести ноги подобру-поздорову. Но адъютант, срезавший погоны и заменивший георгиевскую ленточку красной, преградил путь.

— Позвольте, это нечестно и не по-товарищески! — сказал он, играя бровями. — Сейчас состоялось общее собрание сотрудников агитпоезда. Единогласно постановили арестовать полковника Елагина и выдать красному командованию. Не пропадать же нам! Передвижной театр срочно готовит постановку для героев-красноармейцев. Я внес кое-какие поправки в пьесу Анатолия Семеновича, и, представьте, она только выиграла.

Сотрудники агитпоезда уже все были без погон. Организовали комячейку. Фотограф переделывал подписи под снимками, превращая зверства большевиков в зверства белых. Дукаревич суфлировал по исправленному экземпляру перелицованную пьесу полковника Елагина. Она теперь называлась: «Красный подвиг Ивана Овсова».

Иван Овсов, бедняк деревни Нееловки, вдвоем с Машей мечтает, как хорошо будет жить в только что созданной коммуне. Но враги не дремлют. Начинается кулацкое восстание. Крестьяне с ужасом ждут налета белых и единогласно выбирают Ивана Овсова комиссаром красного партизанского отряда. Иван Овсов не отказывается. Он спешит в церковь и ставит к стенке священника отца Паисия. Маша вышивает для отряда красное знамя. Под этим знаменем Иван Овсов гибнет в бою с возгласом «Да здравствует Третий Коммунистический Интернационал!». Белогвардейцы врываются в деревню. Офицер с черным черепом на шапке приказывает повесить Машу как невесту комиссара партизанского отряда, но она такая молодая и красивая, что ни у кого не поднимается рука выполнить приказ. Тогда Машу уводят пороть шомполами.

Эпилог со странником не подвергся большому изменению. Адъютант переделал только конец пьесы. Иван Овсов и Маша идут не в церковь, а в избу-читальню. Хор комсомольцев поет революционную песню «Смело, товарищи, в ногу» под занавес.

На другой день вечером в городском театре начался спектакль. Дукаревич влез в суфлерскую будку. В переполненном зрительном зале наступила могильная тишина. Облезлый бархатный занавес раздвинулся, и Дукаревич увидел полные икры Дины Лучезаровой, облитые серебристым шелком, и блестящие голенища Недолина.

— «Маша, классовое расслоение деревни неизбежно, — зашипел Дукаревич. — Крупный капитализм задушит крестьянское хозяйство»…

— «Милый Ваня, это мне стало очень ясно, как я прочитала книжку «Аграрный вопрос в России»…

— «Маша, я люблю тебя, за то что ты стремишься к свету и знанию»…

Спектакль прошел блестяще. Красноармейцы радостно отбивали ладони.

Дина Лучезарова три раза выходила на авансцену и, улыбаясь накрашенным ртом, раскланивалась перед зрителями. Но сразу после спектакля за кулисы пришел наряд вооруженных красноармейцев и всех артистов повели в особый отдел.

Дукаревич вовремя успел скрыться. Остерегаясь встречи с патрулями, он шел ночью по глухим улицам незнакомого города, раздумывая, где бы найти ночлег.

— Это вы? — вдруг раздался над его ухом голос адъютанта. — Как вы избежали ареста?

— Так же, как вы.

— Я буквально чудом. Сейчас повели расстреливать Лучезарову и Недолина. За какую-то провокацию… Черт знает что! Этак, чего доброго, и нас с вами могут шлепнуть.

Филателист ничего не ответил. Он обрадовался, что предстоящую опасную ночь не проведет в одиночестве.

Если бы Дукаревича при аресте обыскали, у него нашли бы не менее двадцати тысяч почтовых марок, зашитых в потайных карманах нижнего белья. По ценам, опубликованным в американской газете, он заработал свыше трехсот тысяч долларов.

И филателист решил. Не стоит дальше испытывать судьбу, надо срочно возвращаться домой. Он наметил перейти фронтовую линию в девяти верстах выше железнодорожного моста на Ишиме, против песчаного острова. По рассказам сведущих людей, именно здесь по ночам белые солдаты переходили на сторону красных, а красные к белым.

Дукаревич сильно продрог, пролежав в прибрежных кустах до глубокой ночи. Осенний ветер забирался за воротник, за обшлага, дул в уши, словно иголками, колол лицо. Зубы филателиста отбивали мелкую дробь. Ему хотелось выпить горячего крепкого чаю или хотя бы закутать шею пуховым платком. Он мечтал о мягкой постели, о жарко натопленной комнате.

Но кругом яростно выл ветер, от реки несло пронизывающей до костей сыростью, а временами начинал моросить противный холодный дождь.

Дукаревич взглянул на часики со светящимся циферблатом.

— Пора!

Крадучись, он пробрался к реке, снял сапоги, привязал их к спине, а резиновую сумку с марками на голову и, согнувшись, вошел в воду. Дно было каменистое и мелкое. Надо было идти прямо шагов сорок, а потом взять влево. Так учил местный житель. Потом нужно плыть через глубокое место саженей шесть, не меньше, пока ноги не достанут дна, и идти до песчаной косы. На острове следует отдохнуть и дальше вплавь добираться до противоположного берега.

Еще вчера Дукаревич начертил подробный план своего путешествия по реке. Он знал, где именно нужно войти в воду, в каком месте вылезти на мель и в каком на противоположный берег. Но легко было рисовать стрелки в блокноте, отмечая крестиком и кружочками условные пункты.

Очнувшись в ледяной воде, Дукаревич не смог сразу сообразить, верное ли направление он взял. Не слишком ли круто повернул влево? Песчаный остров может оказаться в стороне.

Такие мысли тревожили Дукаревича, когда он шел, передвигая с трудом ноги. Одежда его промокла насквозь, тело закоченело, но филателист, забыв о себе, думал только о марках в потайных карманах нижнего белья. Хотя карманы из резины (предусмотрительный Питер Мак-Доуэлл предвидел всякие неожиданности), но проверить их надежность филателисту до сих пор не пришлось. Он больше надеялся на герметически закупоренную фляжку в резиновой сумке, привязанной к голове.

Дукаревич шел на цыпочках. Черная, как деготь, вода доходила ему до подбородка. Теперь приходилось двигаться вплавь. И филателист поплыл, осторожно работая руками.