Николай Анов - Гибель Светлейшего

Хейг благословлял тот счастливый день, когда у него явилось желание поехать в Россию. Ведь иначе до самой смерти ему пришлось бы влачить жалкое существование, собирая информацию для «Уголка филателиста». Шесть лет репортер проработал в «Чикагской трибуне», но ни разу редакция не поставила под его заметками фамилию автора. Хейг готов был бросить журналистику и заняться филателией. И поездку свою в Сибирь репортер задумал, главным образом, для того, чтобы поискать у богатых петроградских, и московских беженцев редкие марки. Там, где решается вопрос жизни и смерти, людям не до марок. В Сибири ему улыбнулось счастье. Именно здесь он нашел себя как журналист.

Хейг кончил писать и завинтил вечное перо.

— Я извиняюсь, что вас задержал, — дружелюбно сказал он.

Дукаревич почувствовал теплоту в груди.

Унтер-офицер подал запечатанный конверт. Мистер Хейг аккуратно вскрыл его, быстро прочитал записку и спросил:

— Вы американский подданный?

— Да! — по-английски ответил филателист.

— У вас есть при себе какие-нибудь документы?

— Нет.

— Простите, но как я могу вас считать в таком случае американским подданным? — еще дружелюбнее улыбнулся Хейг.

— Я прошу вас протелеграфировать Питеру Мак-Доуэллу в Нью-Йорк, на Девятую авеню, 57. Это мой компаньон по филателистической конторе. Я приехал в Россию собирать марки для коллекций.

Мистер Хейг с большим сочувствием выслушал подробный рассказ Дукаревича о последних его злоключениях и согласился посмотреть собранные марки.

Филателист вскрыл резиновые карманы. Тысячи марок расползлись по столу наподобие мыльной пены.

— Хорошо, — сказал удовлетворенный Хейг. — Я пойду вам навстречу и напишу капитану. Вас выпустят, но мой совет: срочно хлопочите себе документы. Иначе у вас будут неприятности. Мы находимся в такой обстановке, что трудно за что-либо поручиться.

— Благодарю вас! — воскликнул Дукаревич и сделал движение к столу.

Но Хейг предупредительно поднял палец:

— Не беспокойтесь. Марки могут пока остаться здесь. Все будет в полной сохранности.

— Но я не желаю оставлять их! — вскричал филателист. — Это моя собственность!

Он рванулся к столу, но мистер Хейг вдруг сразу стал холодным и суровым. Быстро написав две строчки, он заклеил записку в конверт и сказал унтер-офицеру:

— Уведите этого человека. Письмо отдайте капитану.

Через час Дукаревича вместе с красноармейцем и беременной женщиной повели за бугорок расстреливать.

Красноармеец стоял прямо, как в строю, держа руки по швам. Лицо его было серо-землистого цвета, а глаза полузакрыты. Женщина беспрестанно мигала и все время норовила опуститься на колени.

Дукаревич был ошеломлен неожиданным поворотом событий. Он никогда не был шпионом. Его сейчас убьют только за то, что мистеру Хейгу потребовались марки.

Филателист видел семь черных точек винтовочных дул, наведенных на него добровольцами из Дружины Святого Креста. Глаза его неожиданно наполнились слезами, и точки стали расплываться в отдельные круги. Дукаревич вспомнил немой штемпель военной почты — четкий и круглый, как монета, со спиралью вместо цифр и букв. Таким штемпелем гасили марки во время империалистической войны, чтобы сохранить в тайне расположение частей.

«Но ведь это подло!» — хотел крикнуть филателист и не успел.

Молодой подпрапорщик с четырьмя георгиевскими крестами подал команду:

— …по шпионам …пли!

…Красноармеец лежал уткнувшись лицом в землю. Женщина упала боком и держала руками живот. Глаза у нее были большие и пустые, как стеклянные пуговицы. Ветер шевелил выбившийся из-под платка клок бесцветных волос.

Но Дукаревич был еще жив и ползал, цепляясь скрюченными пальцами за жесткую сухую траву.

Псаломщик-ефрейтор пожалел его и, подбежав, прикончил из новенькой японской винтовки.

Меннониты — секта протестантского происхождения.