Иван Бережной - Записки разведчика

В моем представлении штаб сохранился таким, каким я привык его видеть в полку, дивизии, армии. Это хорошо слаженная машина, со множеством различных специалистов, где обязанности строго распределены между исполнителями.

Штаб партизанского отряда я представлял как штаб полка, а штаб соединения – как штаб дивизии. Штаб, в который мы пришли, по значимости можно было приравнять к дивизионному. Но по методам работы и по его организации он во многом отличался от дивизионного. В нем не было специалистов. На командные и штабные должности шли люди, не проходившие никакой подготовки. Народ сам выдвигал командиров.

В штабе царило оживление. Партизаны готовились к проведению очередных операций. Прибывали командиры отрядов, рот и групп, получали задание и уходили. Одни должны были произвести диверсии на железной дороге, другие – разгромить гарнизон противника, третьи – устроить засаду на шоссе. Во всех направлениях непрерывно действовали разведывательные группы. Сюда, в штаб, стекалось множество различных сведений. Все делалось без всякой официальности, по-домашнему. Но это ничуть не вредило делу.

В штабе мы задержались недолго.

– Пойдете на юг, встретите Севский партизанский отряд или ковпаковцев – они расскажут обстановку в Сумской, Курской и Черниговской областях. Эти области им более знакомы, — посоветовали нам в штабе.

На ближайшее время нас устраивали данные, полученные здесь. Район нашего действия находился в Сумской области, на расстоянии более двухсот километров. Туда и надлежало нам идти.

Но, прежде чем выйти из пределов Партизанского края, нам предстояло покрыть расстояние свыше пяти-десяти километров, поэтому товарищ Емлютин предложил нам подводу под груз, которую мы с благодарностью приняли.

Выход группы был назначен на 15 июня.

Еще до восхода солнца группа покинула расположение брянских партизан и направилась на юг. Груз был уложен на повозку и мы шли налегке, лишь с автоматами. Шли сплошным лесом, мимо кряжистых дубов, веселых березок, стоявших в обнимку с елками и сосенками, мимо кленов с зубчатыми листьями и лип, пряно пахнущих медом. Несмотря на знойное солнце, которое успело взбежать по небосводу почти в зенит, мы не испытывали особенной жары. Лес прикрывал нас от его палящих лучей. Дорога вилась, обходя кустарники, высотки и заболоченные места, изредка пересекала поляны.

– …оно, ежели рассудить, то для озимых такая погода кстати. В аккурат рожь набирает силы, — говорил возница внимательно слушавшему его Рябченкову, рыжеватому парнишке, с серыми спокойными глазами.

Говорил он степенно, временами вытирая рукавом рубашки вспотевший морщинистый лоб. Редкие рыжие усы торчали у него, как у моржа. Из-за потрескавшихся губ выглядывали желтые, прокуренные табачным дымом зубы. Голову покрывала видавшая виды соломенная шляпа.

– С другой стороны, дождик не помешает для проса, кукурузы и огородины всякой, — продолжал он.

– А какая здесь земля? Как родит? — заинтересованно и со знанием дела спросил Рябченков. Он вырос в селе на Смоленщине и всем существом стремился к земле. За простодушный характер и тягу к сельскому хозяйству его в шутку прозвали «смоленским мужичком». Это был хороший и безобидный товарищ. Он казался простодушным простачком, в действительности же был умный и хитрый, как крестьяне говорят, «себе на уме».

– Земля-то что? — подумав, сказал старик. — Известное дело, она уход любит. У нас она будет победнее, чем на Украине. Но ежели потрудиться да удобрениев всяких положить, то можно собрать пудов до семьдесят пять с гектара. А так на середку получается пудов по пятьдесят-пятьдесят пять.

– Да, бедновато, — соглашается Сережа.

– Известное дело - мало, — сказал возница, обмахивая лошадь веткой.

– А вот у нас в Смоленской области… – начал Рябченков.

Но что было «у них в Смоленской области», мне не удалось узнать. Мое внимание привлек другой разговор.

– Вот это лес! — восторженно говорит Леша Калинин. — Сама природа помогает развитию партизанского движения в этих районах. Нет, ты только подумай: ближе тридцати километров нет немецких войск! Прекрасная база и место отдыха после боя. Это тебе, брат, не какие-то Тамбовские или Трегуляевские леса.

– Много ты понимаешь, — сказал уязвленный Кормелицын. — Если бы ты видел Тамбовские леса, то никогда бы не сказал этого.

– Завелся сержант, — сказал Рыбинский Стрелюку. Они шли вместе – оба Кости, оба высокие и худощавые.

– Пусть Тамбовские леса меньше этих, — продолжал Петя Кормелицын, все более разгораясь, — но какие леса: дуб, сосна, клен. Да и вообще, что ты понимаешь в лесах?

– Мало понимать - чувствовать надо. По красоте лесной природы и по разнообразию пород Тамбовским лесам далеко до Брянских. Вот посмотри на этот дуб-великан. Разве есть такой в Тамбовщине? Как он широко раскинул ветви! Зайди под них, и ты укроешься от любого ливня. Прислушайся, как он гудит, этот Брянский лес. Суровый для врага лес! — сказал торжественно Леша, снял пилотку и поклонился.

Такие споры между Калининым и Кормелицыным -обычное явление.

Леша Калинин был моим заместителем. На первый взгляд он казался замкнутым, густые пышные брови придавали ему слишком серьезный вид, но стоит с ним заговорить, и перед вами встает человек доброй души и веселого нрава. Обладая спокойным и уравновешенным характером, он по всем вопросам имел свое мнение. При этом твердо его отстаивал. Но если он убеждался в ошибочности своего суждения, имел смелость признать свои заблуждения и исправить их. Настоящий русский характер!

До призыва в армию он работал помощником машиниста на пароходе. Мечтал после демобилизации возвратиться в Саратов, в свой родной дом с садом над Волгой, и снова стать речником. Его заветной мечтой была должность капитана корабля. Когда он рассказывал о работе на пароходе, его мечты убегали далеко, на Волгу, по его потеплевшему взгляду видно было, как он любит свою профессию.

Вторым помощником был Петя Кормелицын. В отличие от Калинина он был самолюбивым и вспыльчивым, как говорят, заводился с пол-оборота. Любил покомандовать и не терпел возражений.

Калинина и Кормелицына связывала четырехлетняя дружба. С первого дня службы в армии они попали в одну роту. С этой ротой участвовали в боях. Когда Калинин был ранен и отправлен в госпиталь, переписка между друзьями не прекращалась. После выздоровления Калинина направили в отряд, которым командовал капитан Титов, а затем я. По просьбе Калинина и по моему ходатайству, в отряд был переведен и Кормелицын.

Человеку, который не знал об их дружбе, могло казаться, что это – непримиримые враги. Но это только мимолетное впечатление. Стоит выждать, когда они окончат спор, и вы увидите двух задушевных, мирно беседующих и неразлучных друзей. Об этом знали все разведчики, и на их споры никто не обращал внимания. Лишь Юра Корольков говорил с недоумением: