Вадим Собко - Избранные произведения в 2-х томах. Том 2

— Нет, не сказочки. — Лука ответил спокойно, уверенно, никакая сила на свете не могла принудить его изменить своё решение. — К станку ты с такой бородой не подойдёшь!

— Хотел бы я взглянуть на того, кто меня не допустит к станку! — уже не владея собой, выкрикнул Феропонт. — Смотри!

И он мгновенно наклонился к кулачковому патрону… В ту же секунду раздался крик. Кулачок зацепил прядь бороды Феропонта, рванул, ударив лицом о суппорт, и, пока Лука выключал мотор, патрон успел ещё раз обернуться и грохнуть несчастного парня головой о станину…

Лука вырвал зажатую кулачком и патроном бороду Феропонта, подхватил его обмякшее тело. Кровь, сочившаяся из вырванного на подбородке куска кожи, заливала синевато-бледное лицо и, стекая по бороде, капала на серый бетонный пол.

— Неси его скорей в медпункт! — закричал Борис Лавочка. Пижон чёртов, бородой ему играться вздумалось!

— Носилки, носилки давай! — раздался в мгновенно возникшей тишине цеха чей-то испуганный голос.

Прижимая к груди большое, мёртво-тяжёлое тело Феропонга и не чувствуя его тяжести, Лука бежал к медпункту, сопровождаемый взволнованной толпой.

Молоденькая сестра в белом халате чуть сама не потеряла сознание, когда Лука Лихобор, распахнув ногой дверь, показался на пороге.

— Клади сюда! — Девушка преодолела испуг, бросилась к Феропонту, распростёртому на лежаке, покрытом белой простынёй, схватила запястье и сразу почувствовала слабое, но ровное биение пульса. Ещё ничего не потеряно, пока бьётся сердце.

— Живой, — сказала она и, схватив телефонную трубку, набрала две цифры, подождала секунду и тогда приказала категорично: — В сорок первый цех. Немедленно. Тяжёлая травма. — Положила трубку и уже авторитетно, чувствуя себя хозяйкой положения, распорядилась: — Товарищи, прошу всех выйти! Это несчастный случай, а не спектакль. Да, да, и вы тоже, — обратилась она к Луке,

— Он мой ученик, — глухо проговорил Лихобор.

— Хорошо же вы его обучили технике безопасности! — Сестричка стрельнула на Луку сердитыми глазами, набирая в шприц прозрачную жидкость. — Выйдите!

В комнатку торопливо вошли начальник цеха Гостев и мастер Горегляд.

— Ну что? Опасно? — Их взгляды остановились на бледном, осунувшемся лице Феропонта.

— Надеюсь, будет жить, — ответила сестра, — Простите, товарищи, вам тоже здесь делать нечего. Прошу выйти.

Лихобор, Горегляд и Гостев вышли из медпункта. Возле дверей, ожидая, толпились десятка два рабочих. Событие требовало немедленной и исчерпывающей информации. Гостев понимал это очень хорошо. Если не будет полной ясности, то половина рабочего дня уйдёт на разговоры и догадки. Поэтому он приказал:

— Товарищи, расходитесь по своим рабочим местам! Ничего особенного не случилось.

— Будет жить бородач?

— Будет. — Сам Гостев только что видел прозрачную бледность лица Феропонта, его беспомощно распростёртое тело и далеко не был уверен в этом, но голос прозвучал твёрдо. — Для жизни опасности нет.

От ворот цеха, отчаянно сигналя, промчалась санитарная машина, доктор спешно прошёл в медпункт. Вскоре пострадавшего вынесли из цеха на носилках, всунули вместе с носилками в открытую заднюю дверцу автомобиля, как сажают хлеб в печку; и тут же взвыла сирена тронувшейся машины.

— Зайдите ко мне, — сказал Гостев, обращаясь к Лихобору и Горегляду.

Плотно затворив за собой дверь кабинета, Гостев присел к столу и, взглянув на вошедших, жестом указал на стулья, приглашая сесть.

— Как же всё это случилось? Рассказывай.

Лука начал говорить, поглядывая в лицо Гостева, худое, потемневшее, на его сухие, плотно сжатые губы, не сулившие сейчас Луке ничего доброго.

— И ты, конечно, ни в чём не виноват? — спросил Гостев, когда Лука закончил рассказ.

— Почему же? Я и виноват. Не успел остановить.

— Поверить невозможно. — Гостев покачал головой. — Чтобы человек сунул свою собственную бороду в кулачковый патрон — уму непостижимо!

— Он ещё не человек, он мальчишка, — сказал Горегляд.

— Ты что, оправдываешь товарища Лихобора?

— Не собираюсь.

— И правильно делаешь! Позор! — Гостев вдруг словно взорвался. — Одному из лучших рабочих, и не какому-нибудь там рядовому станочнику, а председателю цехкома даём ученика, а. он вместо того, чтобы думать о будущем пополнении рабочего класса, суёт его бородой в кулачковый патрон! Ещё неизвестно, чем всё это закончится… Не пришлось бы нам произносить речей на кладбище.

Голос Гостева прозвучал сурово, а у Горегляда под усами мелькнула улыбка и тут же исчезла, спрятавшись в крепко сжатых губах.

— Я думаю так. — Гостев рубил рукою воздух, подчёркивая значительность своих слов. — Такой случай злостной невнимательности и расхлябанности не может остаться безнаказанным. Поэтому, во-первых, необходимо лишить токаря Лихобора права иметь учеников, во-вторых, лишить его премии и тринадцатой зарплаты, в-третьих, понизить Лихобора по тарифной сетке на один разряд, потому что он оказался недостойным высокого звания токаря высшего, шестого разряда, в-четвёртых, это моё решение довести до сведения всех рабочих цеха, и, в-пятых, просить партбюро рассмотреть вопрос о коммунисте Лихоборе со всеми вытекающими из этого выводами.

— В-шестых, повесить его при входе в цех вниз головой, чтобы другим неповадно было, — серьёзно сказал Горегляд.

— Ты со мной не согласен? — Гостев не понял иронии.

— Отчего же? Полностью согласен, только сначала хотелось бы разобраться во всей этой истории.

— В-седьмых, создать комиссию в составе моего заместителя, тебя и представителя отдела технической безопасности.

— Что касается меня, — сказал Лихобор, — то важным остаётся только одно — жизнь Феропонта. Как мне быть дальше, если он не выживет? Представить невозможно. А накажете меня или под суд отдадите — всё справедливо, заслужил. Поделом мне.

— И об этом подумаем, — проговорил Гостев, — ты прав. Выживет или нет — это главное.

И вдруг слова Горегляда о шестом пункте дошли До сознания начальника цеха, он взглянул на парторга с раздражением и сказал:

— А ирония некоторых товарищей в подобном трагическом случае просто неуместна и бестактна.

— Я этого не нахожу, — заметил Горегляд, — если мы, не разобравшись, на Лихобора обрушим все наказания, то повесить его вниз головой перед входом в цех было бы целесообразнее всего. Наглядная агитация, так сказать, для всех. Смотри и на ус наматывай. Не нарушай технику безопасности!

Гостев немного помолчал.

— Положение действительно весьма серьёзное, и тут, по-моему, не до шуток, — наконец сказал он. — И я тебя, Трофим Семёнович, просто не понимаю.

— Положим, сейчас и вправду не до шуток, но всё равно в любом случае нельзя терять чувство меры.