Федор Панферов - Борьба за мир

А-а-а! Ну, тогда другой скандал, — промолвил Сиволобов, отнимая тесак от груди. — Тогда мы с тобой пара-гагара… И давай улепетывать отсюда к своим, не то немцы могут ночную атаку сыграть и, как тараканов, нас тут придавят, Айда-пошел! Только вот сапог…

Сними с кого-нибудь, — посоветовал Николай Кораблев, шагая за ним.

Нет! С мертвого, нет! Ничего: у меня ноги привычны, — и, стянув второй сапог, он хотел было его бросить, затем сказал: — Пригодится. Зачем добро кидать? А там новые попрошу. А этот сдам. Ты как шел-то сюда?

Через овраг.

Вот им и давай назад.

Но ведь там трупы…

Мертвых бояться нечего. Живых бойся! — И Сиволобов первым нырнул в овраг.

Михеев в этот день был измотан, как конь после длительного бега: у него даже голова болталась, будто перебитая шея его еще не зажила от раны. Утром, в начале наступления, когда передовые отряды полегли на поле, а у артиллерии не оказалось снарядов, ему показалось, что все проиграно и слава, завоеванная пятой дивизией, теперь покроется позором.

Так казалось ему, полковнику Михееву, вначале. Сейчас, уже в ночь, он, вернувшись из боя, хлопнул себя руками по коленям и крикнул:

Водки!

Залпом выпив стакан водки, поданной Егором Ивановичем, он, погладив грудь, еще сказал:

Мало-мало честь спасли. Но… едет командарм… Будет баня. И неужели он не примет во внимание, что мы отбили четырнадцать атак? Прибрать стакан! И дай мне кофе, — взяв в пригоршню кофе, он пожевал, пососал и сплюнул. — Ну вот, водкой не пахнет, а сила прибавилась. Во мне! А в дивизии — пустота. Боже мой! — простонал он. — Две тысячи!.. Две тысячи положили мы… Но они-то шесть, шесть…

Идут, товарищ полковник! — сказал адъютант и вытянулся, хотя ему и хотелось брякнуться на землю и спать, спать, как спят юноши.

В блиндаж вошли Анатолий Васильевич и Макар Петрович, оставив своих адъютантов на воле. Михеев встал, но закачался и, присев, сказал:

Разрешите сидеть, товарищ командарм?

Чего уж «разрешите», когда сел! — тоненько проговорил Анатолий Васильевич. — Сел… Вообще сел, и по уши в грязь! — строже добавил он. — Ну, что же думаешь делать, удалой генерал?

Наступать не могу, — с болью ответил Михеев. — Нет людей…

Ага! Тебе людей? Нет, братец, изволь наступать. Две тысячи уложил и — «наступать не могу»? Нет, наступай! Приказываю! Что стряслось? Расскажи-ка нам…

Михеев испуганно улыбнулся.

Не улыбайся, а рассказывай! — прикрикнул на него Анатолий Васильевич.

Не подвезли снаряды.

Не подвезли снаряды… Та-а-к… А потом?

Потом подвезли, товарищ командарм. Через два часа. Но четырнадцать атак, товарищ командарм! Четырнадцать… и три танковых. Семнадцать! Как из-под земли вылезли. Ведь шесть тысяч перемололи!

Не шесть. Это тебе привирают. Пять. Знаю. Так, так, так, — Анатолий Васильевич хотел было встать и по привычке пройтись туда-сюда, но в блиндаже этого было сделать невозможно; повернувшись к начштаба, он сказал: — Слышали, Макар Петрович? Снарядики не подвезли. Что ж, судить будем? Кого? А вот этого удалого генерала. Пока он еще не нарядился в генерала, полковник — легче.

У Михеева все одеревенело.

Макар Петрович тихо засмеялся, сказав:

Испытание огнем.

А Анатолий Васильевич из нагрудного кармана вынул листочек и подал его Михееву.

Вот тебе телеграмма. Читай!

Михеев взял телеграмму, уставился в нее невидящими глазами. Долго и сосредоточенно читал и только спустя некоторое время разобрал:

«Герою Советского Союза генерал-майору Михееву Петру Тихоновичу. Поздравляю со званием генерала, желаю успеха. И. Сталин».

Анатолий Васильевич снова хотел было встать и по привычке пройтись туда-сюда, затем вдруг звонко рассмеялся, через стол пожимая руку Михеева:

Поздравляем, товарищ генерал! Поздравляем! А это — тебе банька: будь осмотрительней следующий раз и все перед выступлением проверяй, на ах в бой не ходи, потому что тебе в дивизию не чурки посылают, а людей. У этих людей семьи есть, родные есть, и сами они жить хотят. А ты их — под огонь… Вишь, сам-то как побледнел, когда сказали: «Судить будем». Честь свою боишься затоптать, жить хочешь? А те, кто пал там, на поле брани, жить не хотели, что ль, чести, что ль, у них нет, мечты нет? Чурки? — снова рассердившись, вскрикнул Анатолий Васильевич. — Ну, растолкуйте ему, товарищ начштаба!

Макар Петрович устало вздохнул и заговорил, поводя пальцем по столу, не глядя на Михеева:

Ваша ошибка, если это можно назвать ошибкой, товарищ Михеев, заключается не в том, что вовремя не подвезли снаряды. Хотя это тоже ошибка. Ваша ошибка заключается в том, что вы не поняли всего того значения, какое имеет эта высота для немцев. Вы бились здесь не просто за высоту, а за Орел.

Так, так, так! — подтвердил Анатолий Васильевич.

Ваша ошибка заключается в том, — продолжал Макар Петрович, все еще не глядя на Михеева, — что вы уже генерал, а думаете, как сержант: вы доверились разведке, которая вам донесла, что на возвышенности имеется то-то и то-то, такие-то и такие-то силы. Вы этому поверили и успокоились. А надо было подумать шире: перед вами не просто возвышенность, а город Орел.

Да ведь я… — заикнулся было Михеев.

Макар Петрович глянул на него.

Не перебивайте: мы тоже ведь устали. Слушайте! Вместо того чтобы понять все значение этого наступления, вы сломя голову кинулись в бой. Экое геройство! Семнадцать контратак! А вы думали, две-три? Оказалось, враг бросил на вас резервы из-под Орла. Вот почему семнадцать контратак. Вы же до сих пор думаете: подвези вовремя снаряды — и дело в шляпе.

Ну, так судите за это! — горестно произнес Михеев, хотя сам уже понимал, что он со своей дивизией выдержал не просто бой, а последний и решительный бой за Орел, и, понимая это, он в душе уже решил, что судить его не будут, поэтому так обиженно и произнес: — Ну, так судите за это!

Ишь какой! — воскликнул Анатолий Васильевич. — Готов на всех парах в тюрьму.

Мы не судить приехали, а учить, — продолжал Макар Петрович. — Объективно операция, по мнению товарища командарма, прошла блестяще.

Точно, совершенно верно! — тоненько заметил Анатолий Васильевич. — Объективно — блестяще: хотел этого или не хотел Михеев, но он измотал врага и обескровил его.

Это объективно, — нажал Макар Петрович. — Не растерялся, сумел перегруппироваться и мастерски сбил врага.

Мой ученик! Мой! Мой! — с явной гордостью сказал Анатолий Васильевич.

Но субъективно вы бы могли сделать гораздо больше. Вы могли бы быть на высоте. А сейчас? Начинай все сначала…

Как раз в это время, узнав друг друга дорогой, подошли к блиндажу Николай Кораблев и Сиволобов. Тут их задержал часовой.

Услыхав голос Николая Кораблева, Егор Иванович от блиндажа крикнул: