Тимофей Чернов - В те дни на Востоке

Грянул выстрел. Резко саданув прикладом в плечо, ружье вырвалось из рук стрелка, сбило очки.

Арышев подскочил к нему, помог встать. Подошли бойцы.

— Как, Саня, жив? — смеялся Шумилов, поднимая с земли очки. Примочкин конфузливо улыбнулся, потирая ноющую ссадину под правым глазом.

— Ничего. Первый блин всегда комом, — сказал Арышев. — Придется еще потренироваться.

Следующим стрелял Шумилов. Хотя он и поплатился за утренний салют, но не унывал. Сейчас ему хотелось доказать, что умеет стрелять не только в воздух, но и в мишень. Ловко, по всем правилам солдат 42 доложил, что прибыл для выполнения упражнения.

— Ложись! — скомандовал Арышев. — Заряжай!

Шумилов припал к земле, мигом раскрыл затвор и втолкнул патрон. Затаив дыхание, стал ждать команду.

Лейтенант подал сигнал. На поле появился «танк».

Солдат поставил нужный прицел, навел на полфигуры вперед мишени и выстрелил. Через две минуты показчик передал, что «танк» поражен.

Арышев не заметил, как к огневому рубежу подошли Сидоров с Дороховым.

Лейтенант доложил, что из двадцати стрелявших не выполнил упражнение только один.

— Хорошо, — сказал комбат. — Сейчас кто у вас стрелял?

— Рядовой Шумилов.

— Это тот, который рвался на фронт? — спросил Дорохов.

— И сегодня стрелял в гарнизоне, — добавил Сидоров. — Как он, выполнил?

— На отлично, товарищ капитан.

— Ага. Тогда придется отставить, а то уж я хотел его на губу отправить.

— А как ваш «больной»? — поинтересовался Дорохов.

— Примочкин? Вот он-то и не выполнил. Тренировать еще надо. Комбат посмотрел на полигон, где стоял «танк».

— Кто же у вас такой «состряпал»?

— Старший сержант Старков у нас мастер на все руки.

— Молоде-ец!

За хорошие результаты по стрельбе Сидоров объявил благодарность всему взводу и лично Арышеву.

— Вот что значит, Михаил Петрович, старание, — говорил комбат замполиту, когда они шли со стрельбища. — А ведь у нас как зачастую делается? Без инициативы. Подай то да подай другое. А при желании можно и самому кое-что достать.

— Конечно, можно. Я хоть и не кадровый офицер, но вижу, что наши командиры работают ниже своих возможностей. Ждут, когда им сверху команду подадут. А некоторые считают, что война пройдет стороной, не коснется их. Отсюда и силы тратить незачем. Один боец на рубеже сказал мне: «Зря стараемся, траншеи роем. Все равно самураи теперь не полезут на нас». «Почему?» — спрашиваю. «Самурайского духу, — говорит, — не хватит». «Если, — отвечаю, — мы ничего не будем делать, то у них духу хватит».

— Да что солдаты, — с досадой проговорил Сидоров. — А офицеры как рассуждают? Вчера спрашиваю Незамая: «Почему не разрешили Арышеву провести боевые стрельбы?» «Не думал, — говорит, — что он будет жаловаться».

— Мне кажется, Незамай у нас не на своем месте, — сказал Дорохов. — Не берусь судить о его военной подготовке, но что касается морали, его отношения к людям, к служебному долгу, тут он не на уровне.

— Может быть, но нельзя не учитывать того, что человек участвовал в боях, имеет опыт и выполняет, что от него требуется. Вспомните хотя бы задержанного диверсанта.

— Но откуда у него такой консерватизм?

— Значит, мы плохо воспитываем, мало от него требуем.

— А как вы смотрите на Воронкова?

— Да, он подошел бы на эту должность, но начальник штаба думает взять его на штабную работу. Видимо, скоро будет приказ. А> что касается благодушия, об этом нам с вами следует подумать.

Обычно после обеда, вернувшись в землянку, офицеры отдавали дань мертвому часу. Но на этот раз никто не спал, все обсуждали грандиозное событие — провал немецкого наступления на Курской цуге.

— Теперь инициатива окончательно перешла в наши руки. Так что погоним до самого Берлина, — торжествовал Воронков.

— Эх, мне бы туда! — загорелся Быков. — Может, черкнуть генералу? Чем здесь сидеть да ждать. Правда, Анатолий Николаевич?

Но Арышев не поддержал его.

— Пиши, пиши, — подзуживал Воронков. — Может, сжалится дя-ця и возьмет к себе бедного племянника. А то ему здесь невыносимо, как Ваньке Жукову.

Быков заерзал на топчане, недовольно проворчал:

— Не человек, а полынь горькая. С ним советуются, а он… Разговор оборвался — в землянку вошел Веселов.

— Добро пожаловать, Константин Сергеич! — Воронков иногда называл сержанта по имени и отчеству, как будущего педагога. — Что-то редко заглядываете к нам.

Веселов сел у стола, причесал волосы.

— Некогда все, работаем и в казарме, и в клубе.

— Ну, теперь не уснешь, — позевывая, сказал Быков. — Как сойдутся эти преподобные учителя, водой их не разольешь, колом не расшибешь. Лучше скажи, почта была сегодня? — обратился он к Веселову.

— Конечно, была, — Костя извлек из кармана два конверта, подал Арышеву от матери и Воронкову от жены. — А вам, товарищ лейтенант, сегодня нет.

Быков вздохнул.

— Видать, заленилась моя Мариша, уж неделю не пишет. Последнее время Илья Васильевич часто получал письма от жены.

Казалось, не будет конца ее рассказам о тех ужасах, которые она пережила во время оккупации Донбасса. Сколько людей погибло на ее глазах! Кто от голода, кто от немецкой пули. Не уберегла она и свою дочурку, любимицу Ильи Васильевича.

— Не расстраивайтесь, товарищ лейтенант, все будет в свое время: и письма, и победа, — утешил Веселов. — Если уж до луны два солдатских перехода, как сказал суворовский солдат, то до Берлина осталось несколько бросков.

Быков, прервав воспоминания, резко заговорил:

— Эти броски потребуют от нас еще сотни тысяч жертв. А союзники все тянут с открытием второго фронта. Привыкли воевать на чужой шее и за чужой счет…

Веселов вспомнил о цели своего прихода. Пододвинув табурет к топчану Арышева, вполголоса заговорил:

— Вы знаете о том, что вас вызывает Незамай?

— Да, мне уже передали.

— Целобенок накапал на вас. Это же такая ехида!

— А может, по другому вопросу? Как ты знаешь?

— Только что разговаривал со мной Незамай. Расспрашивал, часто ли я бываю у вас, что делаю. Потом у Примочкина выспрашивал, как ему подбили глаз.

«Начинается», — подумал Анатолий. Он знал, что с Незамаем придется столкнуться. Но сейчас ему казалось, что всю воду мутит Целобенок, мстит за то, что лейтенант не отпустил Примочкина. Арышев надеялся убедить Незамая, что старшина не прав, много берет на себя. Его надо поставить на место.

Арышев пришел в казарму к подъему. Построив взвод, приказал Старкову вести людей на занятия, а сам поспешил в канцелярию.

Незамай сидел за столом, опершись подбородком на руку, в пальцах дымилась большая самокрутка. Взгляд его был обращен в раскрытый устав.

— По вашему приказанию лейтенант Арышев явился!