Борис Крупаткин - Поют черноморские волны

Как сейчас вижу эту палубу, молодых матросов, их открытые, ясные лица с горящими глазами. Помню, как Кузнецов любовно провел рукой по стволу орудия, и как удивило меня плохо скрытое волнение в голосе этого сурового человека, влюбленного в свой корабль, во флот… Он вплотную подошел к башне и сказал, что на крейсере все новое, новейшее, но гордость наша — его вооружение.

Англичане проектировали для «Лазарева» двенадцать пушек среднего калибра под слабыми броневыми щитами. На «Красном Кавказе» — всего четыре орудия. Но какие! Мощные, дальнобойные, точной стрельбы, в непробиваемых башнях, с механизмами, о которых морские артиллеристы могут пока лишь мечтать. Наводка — центральная, приборами, пушки бьют и по невидимой цели… А нужно — на помощь артиллеристам придут свои корабельные самолеты…

Самолет, взлетающий с авиаплощадки крейсера, — это было тогда совсем новинкой. Штурманы, минеры, гидроакустики — все гордились новым и новейшим оборудованием. Даже радиоголос дежурного командира, звучащий одновременно по всему кораблю — от палубы до трюма, — тоже был новинкой в те годы. На многих кораблях пока по-старому команды доносили боцманская дудка, труба да рупор-усилитель…

«Пока»… Кузнецов подчеркивал это. Широким жестом он как бы хотел показать, что строятся, сходят уже со стапелей и другие новейшие военные корабли, пополняют наши флоты и флотилии на всех морях — Черном, Балтийском, Северном, Каспийском, на Тихом океане… Дело молодых моряков — познать до тонкостей боевую технику крейсера, быть готовым к походам, а если понадобится — и к боям.

Пройдут немногие годы, и старпом «Красного Кавказа» даст первый бой фашистским морским пиратам, защищая республиканскую Испанию, станет Героем Советского Союза, адмиралом флота и главнокомандующим Военно-Морскими Силами Страны Советов, министром Советского Военно-Морского Флота… В моей же памяти Николай Герасимович Кузнецов неизменно видится старпомом крейсера, в кругу молодых моряков.

С какой скоростью проносятся воспоминания?

Есть восточная притча. Некий могущественный шейх в старости призвал к себе прославленного звездочета и потребовал чуда.

Кудесник поставил перед шейхом солнечные часы и наказал всей свите следить за движением времени, соблюдая молчание.

— Закрой глаза, о Повелитель Вселенной, — обратился звездочет к шейху. — Не открывай их до моего прикосновения.

…Шейх увидел себя ребенком. Он дремлет на руках матери в богатом шатре, меж верблюжьих горбов. Желтые пески пустыни качаются, как морские волны, яркое синее небо режет глаза. Тишина вдруг взрывается дикими криками, враги его отца напали на караван…

Медленно тянутся долгие годы рабства. Вместе со своими ненавистными завоевателями он кочует по бескрайним пескам. Живет то в грязном шатре у оазиса, то в глинобитной хижине в неведомом кишлаке, то в беломраморном дворце в шумном городе. Ему запрещено отходить от своего повелителя дальше десяти шагов, малейшее нарушение карается палочными ударами. Он давно уже забыл свое имя, забыл, что он — сын шейха. Он раб, его кормят для того, чтобы он стал бесстрашным и жестоким воином.

Идут годы, он уже юноша, потом — зрелый муж… Но ничто не вечно, и по воле аллаха в одной из схваток конница противника перебила его хозяев, а сам он захвачен в плен и ждет казни… Старый шейх — Повелитель победивших — по приметам, известным только отцу, узнает в нем своего сына…

Проходят еще годы, отец умирает, завещая сыну свои владения. И вот он сам — Повелитель. В его дворцах любимые жены и сыновья, и старший сын всегда здесь, рядом. Борода Повелителя поседела, он схоронил многих близких и все чаще ощущает тяжесть прожитых лет… Годы идут за годами, по воле аллаха черная оспа косит тысячи правоверных, унесла она в черные пески и любимого сына, а шейх — стар и немощен. Неужели это конец его дней? Холодный пот выступает на лбу.

— Открой гласа, о Повелитель Вселенной. — Звездочет едва прикасается к его плечу. Шейх в страхе поднял веки. Рядом сидели любимый сын, визирь, свита… Узкая тень солнечных часов едва передвинулась от одного деления к другому. Лишь мгновения прошли за то время, когда шейх закрыл и открыл глаза. А в грезах со скоростью бешеного скакуна пронеслась перед ним вся его долгая жизнь…

С какой же скоростью проносятся воспоминания?

Мы сидим с внуком на теплых камнях широкой лестницы у моря.

Валерик не сводит глаз с бухты и кораблей, радуясь сбывшейся мечте: он в Севастополе, на Графской пристани!..

Я слежу за взглядом внука, как будто вижу ту же бухту и те же корабли, но волны катятся вдаль, в открытое море, дальше, дальше, и звучат в сердце воспоминания.

Раннее утро на крейсере. Стоим на якорях. С левого борта грозно покачивается линкор, вдалеке — строй эсминцев. Нам кажется, весь корабль с самого утра читает первый номер «Боевой до места!». Его разносят но кораблю прямо из типографии — из крошечного кубрика, в котором тесно размещаются неподвижные стойки с типографским шрифтом и маленькая круглая печатная машина…

По радио объявляется авральная уборка. И вот выходим в открытое море. Сквозь облачное небо пробиваются лучи солнца. Море становится голубым и розовым, и необозримый простор — море и небо! — незабываем.

Звучат характерные прерывистые звуки трубы. Радио сразу же доносит их во все отсеки корабля. Боевая тревога!.. Мгновенно жизнь крейсера переходит в то второе измерение, которое является главной целью его существования. В первые секунды создается ощущение чего-то тревожно-неясного: по всем палубам, по всем трапам бегут, бегут — вверх и вниз, навстречу друг другу. Топот ног в полном безмолвии. И лишь все тот же беспокойный резкий звук трубы… Но очень скоро становится ясным предельно четкий, идеальный порядок. Каждый на своем месте!

— Задраить все люки и иллюминаторы!

— Есть задраить все люки и иллюминаторы! — эхом отвечает крейсер. Грозно разворачиваются башни, орудия нацелены в одну сторону. На горизонте корабли «противника». Медленно двинулись встречным курсом. Сейчас грянет морской «бой»…

Серым ветреным утром подошли к эскадре. Море свинцовое. Тяжелые волны медленно перекатываются, глухо ударяют о борт корабля. С трудом занимаем свое место, видимое в волнах только опытному глазу военных моряков… И сразу же крейсер включается в бесшумный разговор прожекторов. Мигают, зажигаются и гаснут, и снова вспыхивают мощные прожекторы флагманского линкора. По радио звучат расшифрованные команды. И вот уже на борту крейсера, обращенному к флагману, так же как и на всех других кораблях эскадры, неподвижно замерла ровная черно-белая кайма. Это выстроилась команда (в форме № 2 — черные брюки, белые матроски и кителя).