Эдуард Арбенов - Берлинское кольцо

Он склонил голову, принимая ее слова и соглашаясь с ней — лес в бегущем хороводе света и тени был в самом деле прекрасен.

— Впрочем, зачем чувства, — вздохнула Найгоф. — Нам предстоит работа и довольно грязная. Я тоже буду искать, буду рыть землю, господин полковник.

— Если вам это интересно… Лучше заставить трудиться память, — ответил полковник. — Надеюсь, вы понимаете, что мы не собираемся перекапывать весь лес. У вас есть какой-нибудь план, фрау?

— Не шутите, господин полковник. Имея план, я давно бы нашла свои колье и удалилась с вашего горизонта…

— Я не так выразился, — поправил себя полковник. — Существует ли план поисков? Где искать, от чего отталкиваться?

— Да, конечно…

— Поделитесь с нами!

— Охотно.

Найгоф прошла к соснам, молодым, только недавно обретшим стройность и уверенность в себе и торопливо взметнувшимся ввысь, задержалась около них, что-то решая, потом поманила рукой полковника. Нехотя он последовал за ней.

— Вот видите! — показала она на деревья, когда полковник оказался рядом и, заложив руки за спину, за просторные складки черного плата, уставился взглядом в сосны. — Видите? Такими были те, на нашей любимой полянке…

— Ну… — не понял баронессу полковник.

— Такими молодыми. И их было всего четыре.

— Ну и что же… — повторил полковник.

— А теперь нет… Я хотела сказать, нет тех четырех сосен.

— Так и следовало ожидать, — покачал головой полковник, и было в этом покачивании что-то унылое и безнадежное. И даже насмешливое. Подождав, пока Найгоф примет и оценит мнение собеседника, он лениво достал из кармана плаща пачку сигарет и как средство утешения протянул баронессе.

— Мои… — удивилась она, — то есть те, что я люблю. — И посмотрела на полковника благодарно, со смущенной улыбкой. Осторожно пальцами, самыми кончиками, почти ногтями, вытянула сигарету и попросила огня. Он чиркнул зажигалкой, обнял родившийся огонек ладонями, сделал закуток, чтобы сберечь пламя от неугомонного и озорного ветра, то и дело вылетавшего на опушку. Закуток получился просторным и глубоким, потому что ладони полковника были огромными и грубыми, как у каменотеса. Она, закуривая, успела разглядеть их и сравнить с руками молодого офицера, в первый день предлагавшего ей огонь — руками художника или музыканта. И Рут стало немножко страшно от вида этих грубых рук полковника. Они показались ей беспощадными. Отпрянув от зажигалки, она испуганно произнесла: — Благодарю!

— Они просто выросли, — объяснил полковник загадку с соснами. — А возможно, упали в грозу или от топора…

— Здесь лес не рубят, — возразила Рут Найгоф.

— Тогда рубили везде… Но место вы помните? Место, где стояли эти четыре сосны?

— Недалеко отсюда… Только я уже искала…

— Надо полагать!

— И не нашла. Деревья — не дома, на них нет номеров.

— А почему вы решили, что спрятано именно на той полянке?

Найгоф пожала плечами — на этот вопрос не было ясного ответа.

— Она мне понравилась, и он это знал. Четыре сосны очень легко отыскать, даже в плохую погоду. Я много думала, много перебрала вариантов и остановилась на этом: четыре сосны!

— Когда остановились?

— Недавно, перед приездом. Раньше мне казалось, что он избрал ложбину, где произошло трагическое событие и, возможно, из-за моих вещей его и убили, но потом отвергла эту мысль. В том месте не было следов лопаты…

— Вы говорили, будто дерн кто-то сорвал?

— Говорила… Даже пыталась проверить — земля под руками не рыхлилась, была твердой, слежавшейся за много лет как камень… Идемте, посмотрим!

Все пятеро зашагали в глубь леса, очень лениво зашагали, будто их неволили. Даже Найгоф и та не проявляла решительности. Ей, наверное, не хотелось возвращаться к прошлому или просто она не была убеждена в надобности такого возвращения.

— Вот здесь, — сказала она и кивнула на старую сосну с чешуйчатой, как у рыбы, корой. Чешуя была ветхой и жесткой, и когда ее трогали, должно быть, осыпалась и звенела, подобно пластинам червонного золота. Чешуя много раз менялась за эти годы, исхлестанная дождями, пронизанная ветрами, умирала и рождалась вновь. Не умирала лишь зарубка, впившаяся в кору глубокой раной. Присохла, приблекла, вроде чуточку обуглилась, но держалась на теле сосны.

— Ваша работа? — заметил полковник.

— Моя.

— Чем? — спросил он.

— Кинжалом… Не удивляйтесь, у меня был кинжал, подаренный одним офицером из управления СС… Он висел в моей спальне, так, для украшения. Иногда я брала его с собой в лес…

— И пистолет?

— Пистолета у меня не было.

Полковник старательно разглядел зарубку, словно определял, действительно ли она сделана кинжалом. Удостоверился и сказал разочарованно:

— Зря все.

— Нет, почему же! — возразила Найгоф. — Отсюда можно вести поиски. Полянка с четырьмя соснами находится где-то в той стороне! — Она показала рукой в направлении дач. — Сосны стоят четко по вершинам прямоугольника, и он невелик, шагов десять каждая сторона…

— Ну что ж, это ориентир… — Скептическое выражение, впечатанное навечно в лицо полковника, вдруг сменилось строгой сосредоточенностью. Он подозвал подчиненных и объявил: — Начнем… У нас не так много времени, чтобы строить свой собственный план поисков, поэтому примем предложение фрау Найгоф. Направление одно, разделим его на четыре линии, тесно соприкасающиеся, и прочистим лес. Думаю, что ни одна поляна не будет пропущена. Через полчаса сбор здесь, у этой зарубки!

Он расставил подчиненных по линиям, сам избрал левый край.

— Меня поведет фрау Найгоф… Итак, за дело!

Когда подчиненные уже скрылись за деревьями, полковник предупредил баронессу.

— Это — последнее.

— Что последнее?

— Последнее доказательство несостоятельности легенды, которой вас снабдили. За полянкой с четырьмя соснами уже не будет ничего романтического, только реальность, беспощадная реальность.

— Вы пугаете меня, господин полковник!

— Вряд ли! Уверен, что к такому финалу вас подготовили.

— Боже, какие жестокие слова!

Она задержалась, пытаясь показать свой испуг и одновременно увидеть лицо полковника, его глаза и в них тепло, ободряющее тепло. Не мог же он, в самом деле, так решить ее судьбу.

— Вам придется идти впереди, — напомнил полковник обязанности всякого задержанного.

— Ах, да!

Но глаза она все же увидела — выцветшие глаза, в которых не было даже искорки тепла, только — жестокость и недовольство. И смотрели эти глаза не на баронессу, а на тропу, по которой шел полковник и на которой давил иглы хвои, бесцельно разбросанные здесь ветром и смертью — вечно зеленый наряд не был вечным.

— Вы не хотите, чтобы я нашла утерянное? — спросила она, не оглядываясь. Спросила грустно, с беспокойством.