Сергей Голицын - Записки беспогонника

Но существовали еще пружины тайные. Когда-то во всех отделах штаба УВПС были девушки, и молодые, и постарше, хорошенькие и не очень, симпатичные и не очень. За время войны все они превратились или в чьих-то ППЖ, или в чьих-то законных жен.

Однажды, еще на Воронежском рубеже, я привез этим девушкам целую корзину клубники, а не так давно подарил им мешок лесных груш. И всякий раз, когда я появлялся в штабе, то неизменно любезно приветствовал их.

Самой милой и хорошенькой из них была Клава Монюкова — чертежница технического отдела и законная жена капитана Монюкова — командира 1-й роты 75-го ВСО, который почти всегда отсутствовал, а злые языки говорили, что иногда его заменял сам Богомолец.

И была еще в штабе УВПС-25 так называемая «сводница», то есть составительница сводок — некая старая дева лет 35 Ольга Петровна — сухая и костлявая, как вобла, которую я знал еще в Дмитрове.

И был там еще помощник начальника по снабжению майор Селиверстов, отличавшийся необыкновенной толщиной и таким выпуклым животом, что всегда возил с собой холуя, дабы стаскивать с барина сапоги. Злые языки говорили, что из-за этого своего живота он был лишен наслаждений любви.

По приезде в Городню, на удивление всем, майор Селиверстов женился на этой самой желтолицей Ольге Петровне. Как он исполнял свои обязанности супруга — никто не знал. И как раз у них наступил медовый месяц.

Единственный человек, кому я рассказал о своих пропавших вещах, был капитан Финогенов, тот передал Клаве Монюковой, та побежала шушукаться с Ольгой Петровной. И тайные пружины были нажаты.

Утром с курьером я получил записку от капитана Финогенова немедленно явиться в штаб УВПС-25, имея при себе 550 рублей.

Когда я пришел, он мне вручил оформленный многими подписями ордер и сказал:

— Внесите деньги в кассу и получайте на складе. Но я тут не при чем. Благодарите наших дам.

Через полчаса я, счастливый и растроганный, понес домой сверток со сменой белья и гимнастерку с брюками. Увидев все это, Некрасов от зависти аж зубами заскрипел.

В тот же день к вечеру в штабе 74-го ВСО был получен приказ Богомольца — Некрасову и Голицыну немедленно отправляться в распоряжение 1-го Отдела на рекогносцировки. Я молчал, но Некрасову идти очень не хотелось, он винил меня — зачем показался в штабе УВПС-25, вот нас и поймали.

Дали нам паек на сколько-то дней и отправили. Я снова был прикреплен к милейшему капитану Финогенову.

Рубеж предполагался по реке Снову. Работа, как всегда, была невероятно срочная, офицеров не хватало, поэтому Некрасова и меня впервые собирались выпустить рекогносцировать самостоятельно.

73-е ВСО успело уже частично приехать. Мы выехали в расположение их рот и везли с собой предписание. Каждому рекогносцировщику дать по четыре солдата. Хватило бы и двух, но мы предполагали лишних людей пустить на сторону на «децзаготовки».

Дали нам по три девушки и по одному мужчине. Капитана Финогенова и меня завезли за 50 км в деревню Залесье возле города Щорса, бывшего Сновска. Финогенов должен был рекогносцировать БРО в самой деревне, а я соседний, ниже по Снову, более легкий, но более дальний.

Поместились мы, как всегда, в разных хатах. С солдатами я моментально нашел общий язык, и они тут же отправились на отхожий промысел. А я вечером вышел на свой участок и до темноты успел обойти весь БРО и наметить на схеме расположение рот и взводов, которое капитан Финогенов утвердил без изменений.

Вернувшись в деревню, я узнал от солдат, что отхожий промысел есть. Запасы продуктов у крестьян столь велики, что погребов не хватает, нужно рыть и строить новые погреба. Можно за пивней (петухов), можно за самогон.

Афанасий Николаевич был человеком непьющим, и потому я договорился с бойцами так: капитану Финогенову по пивню ежедневно, а мне через день, а через день пол-литра самогону. Все, что солдаты получат сверх того, идет в их пользу. Этот договор соблюдался неукоснительно.

На следующий день я со своими тремя девочками, Афанасий Николаевич со своими — пошли на работу. Я очень старался, не ленился ложиться на живот, тщательно выбирал каждую огневую точку, стремясь, чтобы и на бумаге выглядело внушительно, и на местности обстрел был бы широкий. Словом, за три дня я наметил на берегу тихого извилистого — «снующего» Снова оборону совершенно неприступную.

А по вечерам меня ждала добрая чарка с огурцом, вареный петух и многое молочное.

Когда я начертил схему и показал ее Афанасию Николаевичу, он меня расхвалил, только заставил один пулемет повернуть на 90°. Я отправился в поле и переставил точку.

Мне предстояло идти километра за три в соседнюю деревню Новые Млины, где рекогносцировал капитан Дементьев, чтобы увязать с ним огонь на флангах.

Пошел я туда после обеда. Где он остановился — я не знал и заглянул в сельсовет. Девушка-секретарша сказала, что она тоже не знает, а надо спросить у председателя и предъявить ему документы.

— А где председатель?

— У аппарата. Я вас провожу.

Я подумал, какая оперативность! Только месяц, как их освободили, а уже налажена телефонная связь.

Я вошел в указанную хату, держа свои документы наготове. Девушка скрылась, а я остановился на пороге, разинув рот.

В чаду, в зловонных сивушных и табачных клубах на полу лежали соединенные резиновыми шлангами две 200-литровые бочки — холодильники, третья бочка — побольше — была превращена в печь и стояла в центре хаты, на ней высилась четвертая с бардой.

Это был не самогонный аппарат, а настоящий завод с трубой, выводившейся через русскую печь. Производительность завода соответствовала его размерам — драгоценная жидкость текла струей прямо в ведро, вокруг которого хлопотала старушка.

На столе под вышитым полотенцем я увидел хлеб, на тарелке соленые огурцы, рядом стояла зеленая бутылка со стаканами.

За столом сидели: сержант, совершенно пьяный, и пожилой однорукий мужчина.

— Пей! — закричал мужчина, не обращая внимания на протянутые мною документы, не слушая, что я его спрашивал… Он мне совал стакан в нос. — Пей! — повторил он зычным голосом.

Залпом я выпил крепчайшего первачу, закусил, а дальше…

Дальше я ничего не запомнил. Куда-то меня поволокли — не то на свадьбу, не то на поминки. Какие-то девчата пели и плясали. И я пел, меня тащили плясать…

Проснулся я на следующий день часов в 10 под красным стеганым одеялом, на красной перине. Где я провел эту ночь, я не помнил, однако против седьмой заповеди как будто не согрешил.

Какая-то старуха дала мне умыться, поднесла чарочку самогона, угостила закуской. Я ее поблагодарил и побежал искать капитана Дементьева, но найти не сумел, так как он с утра отправился расставлять колья. Пришлось мне зашагать на стык наших БРО одному. Без труда по колышкам я разгадал систему огня соседа и нанес на свой план. О своем приключении я не признался Афанасию Николаевичу.