Михаил Ливертовский - Другая любовь

И зазимовал бы, если бы в тот миг не распахнулись зеркальные двери зала ожидания, не вбежали бы друзья-морячки, не подхватили меня на руки, не рванули бы со всех ног вдогонку за поездом, приговаривая: – «Ну, ты и даешь, лейтенант! Разве так можно?» Что «можно», они не объяснили – некогда было. Но я все-таки успел заметить, – ребята то ли с испугу забыли, что привычно величали меня полковником, то ли, «не простив моего легкомыслия», «понизили в звании». Но, несмотря на это, через несколько мгновений я уже стоял на площадке вагона, тут же за мной на подножку вскочили и мои спасители. Правда, на площадку подняться уже не могли – там не было места. Площадка и тамбур были переполнены сочувствующими и любопытными нашими дорожными спутниками. Они со страхом наблюдали и обсуждали случившееся: – «Ой… так же можно было опоздать!..Как так можно?.. ОЙ!.. Надо же…» Кое-кто попробовал меня ощупать – все ли у меня на месте, не повредил ли чего?.. Но друзья-моряки даже во «взвешенном состоянии» не переставали меня опекать, и скомандовали любопытным:

– «Руки!», что означало – прочь от его (моего) тела.

… А на чистом перроне, на котором ни в какую погоду не увидишь иголочки. Ни еловой, ни сосновой, – ветки, которых нависали над станционными строениями и шумно раскачивались, приветствуя прибывающие и убывающие поезда! Так вот – на этом чистом-чистом перроне стояли: дежурный по станции, нервно перебиравший в руках желтый и красный флажки, не зная, какой из них, наконец, показать машинисту нашего поезда, и телеграфистка с зажатой в кулаке сдачей – стояли и растеряно-сочувственно смотрели нам вслед…

… Дежурный – высокий, статный, с манерами и поведением, достойными сказочного места службы – наверняка быстро придет в себя. В его практике, должно быть, и не такое случалось! А вот телеграфистка, вполне возможно, с таким отправителем сталкивалась впервые. Но и она вскоре найдет решение «проблеме» – адрес Зорин ей известен и имя отправителя. Так что вслед за телеграммой «22-го встречай…» Зоря получит деньги с припиской «для гвардии Мишки сумма за вычетом по тарифу Кунгур»…

… Представляете?! Зоренька-девонька получает две телеграммы, которые могут озадачить и бывалого мужика!

… Когда проводнику нашего вагона, удалось, наконец, утрамбовать переполненную пассажирами площадку, тамбур и закрыть вагонную дверь, он недобро скомандовал: – «Граждане! Спектакль кончился, просьба очистить помещение!»

… Потом в вагоне, сильно раскачивающемся, потому что поезд уже набрал скорость, я медленно, передаваемый из рук в руки заботливыми соседями, продвигаясь к своему месту, совершенно четко стал ощущать, как рассасывается боль в моей поврежденной ноге. Удавалось надежнее на нее ступать… Когда же я достиг цели, то нога вообще перестала о себе каким либо образом напоминать! Но, свободно развалившись на своем лежбище, я остро ощутил, что никак не хочет рассасываться запутанность моих чувств, меня терзали противоречивые мысли…

… То я в своем воображении (в который раз!) выскакивал из вагона и мчался, перегоняя поезд, чтобы явиться к Зорьке раньше телеграммы, чтобы своими словами, взглядом, руками объяснить, почему, для чего явился…

… Ну, какое впечатление может произвести на Зорьку, на ее близких, соседей, друзей смелый, мягко говоря, текст моей телеграммы? Почему я решил дать телеграмму ей, а не своему товарищу, который мог бы ее как-то подготовить???!..

… А зачем?!.. Я хочу только с ней разговаривать, видеть только ее!!!

… Это борение продолжалось не один час. Телеграмму Зорька должна была уже получить. От этой мысли мне стало совсем плохо. У меня, наверное, был такой вид, что товарищи и соседи не решались ко мне обращаться, даже подходить.

… Но подошел Гриша Крылов и сказал:

– Знаешь, дружище, я сойду и поеду к себе – в Горький… – все равно я ничем не смогу тебе помочь… (это он – мне)…

Я где-то как-то понимал, что Гришка предает меня… да еще «невыполнение приказа»!.. Но я машинально кивнул головой в знак одобрения и Крылов вскоре сошел, чтобы пересесть на поезд, идущий в Горький, где его ждала веселая «семья» футболистов-торпедовцев.

После ухода Гришки-минометчика, Фадеич устроился на его верхней полке и, встречаясь со мной взглядами, отворачивался к стенке, прикидываясь спящим.

Пару раз ко мне подсаживались друзья-моряки, прижимались с обеих сторон, обнимали: «Не боись, Мишуня – прорвемся!» Они не стали величать меня «полковником», «майором», даже «лейтенантом», видно, моя растерянность не давала повода для воинского звания. К тому же, годами они были постарше меня.

… Через два дня (столько шел поезд до Москвы) я узнаю, Зорька расскажет, что… Потом она будет много раз рассказывать об этом мне, друзьям, знакомым. И каждый раз свое повествование начинать так: «Не могу передать словами, что испытала в тот момент!..». А запас слов у нее немаленький. И каждый раз мне становится не по себе, когда она так об этом рассказывает … После первого потрясения она начнет находить слова, и люди узнают, что было дальше. Так и я узнал. Узнал, что Зорька сразу необычайно обрадовалась весточке, скорому моему появлению. Очень-очень обрадовалась. А что произойдет потом, после моего появления – она совсем не могла себе представить. Как ни силилась. И обомлела. Увидев дочь в непривычном состоянии, мать подбежала к ней, взяла из ее рук телеграмму, прочитав, тоже обрадовалась. Тоже очень-очень. Даже захлопала в ладоши. И вдруг, обливая слезами опешившую дочь, беспомощно повисла у нее на шее. Потому что тоже не могла себе представить, что будет потом и чем помочь дочери… Упавшую на пол телеграмму подобрал младший брат Зори. Прочитал. Но не стал обращаться за разъяснениями к странно ведущим себя женщинам. Побежал за бабушкой…

… Мудрая бабушка, уже все-все на свете знающая, внимательно посмотрела на младших женщин. Долго читала телеграмму. Потом снова взглянула на непришедших еще в себя – невестку, внучку, и очень взвешенно по-доброму произнесла: – «Ну, что?!.. Забавный юноша. Должно быть очень мил…»

Эти слова, которые ровным счетом ничего Зорьке не объясняли, как ни странно подсказали ей, что надо делать!.. Она схватила одежду, напяливая ее на ходу, выбежала из дома. И через весь город помчалась на Северный (он же – Ярославский) вокзал, чтобы узнать в котором часу придет «22-го поезд шесть…» А потом снова через весь город помчалась в школу, которая находилась рядом с ее домом – к директору, чтобы отпроситься. Потому что в то же самое время, когда прибывает поезд, то есть – я (!), ей предстоит проводить уроки рисования в начальной школе. Притом, что важно – последние уроки перед весенними каникулами!..

… Директор встал из-за своего рабочего стола, поскрипывая протезом, подошел к Зоре и тихо сказал: – «Позовешь на свадьбу – сам заменю тебя и сделаю все, как надо…»