Мкртич Саркисян - Сержант Каро

— Вы свободны, лейтенант!..

Лес дышал запахами пробудившейся земли и пьянил клейким духом листвы. Зима тощала по оврагам и буреломам. В зеленом шелесте повисло огромное дыхание леса. Чобанян шагал к месту расположения роты, мысли его были заняты предстоящим ночным боем.

Из-за куста навстречу выпрыгнул заяц, отскочил и, ударившись о ствол дерева, скрылся.

«Горловку надо взять любой ценой, чего бы это ни стоило…»

Ваан не обратил внимания на вспугнутое войной животное.

После короткого обмена мнениями командиры отделений вернулись к себе. Началась подготовка к ночному испытанию.

Когда рота была поднята «в ружье», Ваан сказал замершим во тьме рядам:

— Воины-армяне, не уроним чести своей!.. — Потом он обратился к командирам отделений: — Берегите ребят. Зря кровь не проливайте. Помните: задачу способны выполнить только живые.

Рота бесшумно двинулась к исходным позициям. Сигналом к атаке была очередь трассирующими. Население ушло из Горловки, и это облегчало задачу бойцам.

Дружный залп всколыхнул ночь. Трассирующие пули вспарывали темноту. Сперва заполыхали соломенные крыши хат, озарив село. Противник был виден как на ладони.

В первую минуту начальник немецкого гарнизона Франц Кох решил, что на село напало крупное десантное соединение русских, когда же он услышал отрывистую немецкую речь, пришел в ужас.

— Бог мой, по прихоти какого-то пьяного офицера прольется кровь сотен моих солдат! Немец убивает немца, когда оба служат фюреру… Белую ракету! Скорей! Белую ракету!.. Черт их подери!

Ракета не помогла. Партизаны вторглись в глубину обороны противника. Три дота, призванные охранять подступы к селу, не успели открыть огня: в амбразуры полетели связки гранат. Первая линия обороны была преодолена. Последовал приказ — не втягиваться в село во избежание ненужных жертв.

Прикрываясь темнотой, бойцы по одному расстреливали ошарашенных немцев, выскочивших на улицу в исподнем. Но тут очнулся основной опорный узел. Первый взвод попал под перекрестный огонь, неся потери. Решено было окружить противника и навязать ему рукопашный бой.

В отсвете пожаров командир видел, как развивается бой. Силач родом из Мартуни, оказавшись лицом к лицу с офицером, почему-то не захотел проткнуть его штыком, предпочел удушить руками.

Один из раненых бойцов закрыл собой амбразуру дота, дав товарищам пробиться вперед. Пулемет долго и глухо строчил по телу убитого. Ваану казалось, что это расстреливают его самого.

— Кто это? — спросил он ординарца. — Сбегай к командиру взвода, узнай!..

Ординарец вскоре вернулся:

— Аревшатян Габриел из Джавахка.

Ваан пытался вспомнить его лицо. Так и не вспомнил. Молча снял каску.

Унижения плена, желание смыть с себя пятно позора вливали в сердца воинов невиданную энергию, торопя и без того горячую кровь.

— Ба, что это Варужан вытворяет, нет, вы посмотрите!.. — почти выкрикнул Ваан.

Ординарец обернулся. Обхватив ствол тополя, Варужан лез на дерево. Оно было хорошо освещено, и жизнь юноши, казалось, висела на волоске.

— Убьют! Ни за что убьют! — волновался командир.

На тополе темнело журавлиное гнездо. Искры с горящей рядом крыши уже обнимали его огненным роем, вихрясь вверх по стволу.

Дотянувшись до гнезда, Варужан достал одну из птиц, подбросил в воздух. Описав круг над полем, она вернулась обратно и беспокойно окинула взглядом этот безумный мир. Варужан гнал и гнал птиц от гнезда — напрасно: оно влекло их к себе подобно магниту.

Ночное сражение принесло победу армянским партизанам, а Варужан все еще воевал с журавлями. Они остались в гнезде, даже когда пламя лизало уже их клювы. Ослепший от дыма, с обожженными руками, Варужан сполз на землю.

Дерево пылало как факел; по его кроне заплясали огненные птицы и превратились в угли в испепеленном гнезде.

Заняв южный и северный выходы, партизаны задушили врага в его же обороне. Кроме пленных, ни один фашист и в глаза не видел партизан, против них воевали «свои». Комендант гарнизона был искренне удивлен, он был уверен, что они стали жертвой печального недоразумения.

— Ну, герр капитан, что скажете?

— Глупо, лейтенант, глупо…

— Нисколько, милый гауптман, вы меня забавляете…

— За эту трагедию, — не унимался Франц Кох, — вы ответите головой!.. Где это видано, чтобы немцы били немцев?! Безобразие!..

— Давайте уточним, — продолжал улыбаться Ваан.

Бедный гауптман наконец все понял.

До самого рассвета он продолжал качать головой. Нервы сдали.

Когда генерал Каратов прибыл на место ночного боя, открывшаяся глазам картина поразила его. Немыслимо было тягаться с врагом, засевшим в таком мощном оборонительном пункте, да еще выйти победителем.

— Молодцы! Вы совершили подвиг, лейтенант! — обнял он Чобаняна.

— Право крови превыше геройства, товарищ генерал! — Ваан открыто смотрел в глаза Каратову: — Кстати… кстати, ваши кавалеристы ничем нам не помогли, хотя во время атаки их помощь была бы не лишней…

— Лейтенант, сынок, вы меня вызываете на откровенность. Говоря по правде, они не в помощь вам были приданы… — Генерал смотрел в глаза прямо. — Это было мерой предосторожности…

— Ясно, — отрубил Ваан.

— Чего греха таить, будем откровенны до конца: было у нас на этот счет сомнение.

— А теперь?

— Пролитая кровь — доказательство многому. — Генерал поднялся. — Право крови превыше всего…

Немецкая команда взорвалась в ночи. Посыпались стекла в окнах окраинных хат, и нити трассирующих пуль протянулись через все село. Ракеты будто наложили на черный покров ночи заплаты. В их дрожащем свете немцы различили своих.

Пока разбирались, что к чему, фашистская рота лишилась целого взвода, который пытался оказать сопротивление загадочному противнику. Взвод полег на исходных позициях. Растерянный, полураздетый командир приказал открыть огонь по всему, что движется, если даже это будет в немецкой форме.

Тем временем партизаны отошли и закрепились в садах за селом. Противник методически поливал свинцом окна в домах напротив, где засели солдаты других взводов. Те отвечали огнем. Обезумевшие от страха фашисты искали врага среди своих. Все, кто пытался спастись бегством, падали под пулями. Остальных уничтожали партизаны.

Бой был недолгим. Мало кому из фашистов удалось унести ноги.

Наутро крестьяне, не разобравшие спервоначалу, что к чему, бросились обнимать своих избавителей в немецкой форме. Плакали и радовались. Радовались и плакали.

Командир роты обер-лейтенант Отто Виль, узнав, что взят в плен партизанами, сразу обмяк. Он и сельский староста Сергей Васильчук укрылись в сарае крестьянки Марии. Офицер стрелял и ранил ее в руку, но вооруженная вилами женщина справилась с обоими.