Богдан Сушинский - На острие меча

– Вот и наши с тобой отношения тоже «окончательно прояснились»? – уже без былой брезгливости, но все еще с ощутимой горестью в голосе проговорила Эжен.

– Но вам-то я секрет раскрыла. На вашем месте я бы расцвела в благодарности, маман Эжен. И мой вам совет: не связывайтесь с настоящими мужчинами. С Клавдией куда приятнее.

– Вот дрянь! – нервно рассмеялась Эжен. – Какая же ты дрянь! Ты, твоя Клавдия и эта потаскушка герцогиня… Все вы!..

– Пансионат наш, между прочим, называется Мария Магдалина, – иронически заметила Сесилия, оставляя маман Эжен наедине со своим презрением к самой себе и с раскаянием. – Добавьте к нему слово «нераскаявшаяся» – и все станет на свои места. Вот только нам с вами в заведении с таким названием места уже не будет… великая раскаявшаяся грешница! – бросила она уже из-за порога.

С герцогиней в тот, последний день ее пребывания в «Лесной обители» Эжен виделась только однажды, мельком, во время прогулки по небольшому парку за пределами обительской стены.

Эжен опасалась, что д\'Анжу станет приставать к ней с расспросами, но та повела себя крайне корректно. Несколько ничего не значащих фраз: о погоде, предстоящем отъезде, финансовых делах. И лишь поняв, что маркиза вот-вот попытается избавиться от нее как от спутницы, решилась спросить:

– Теперь, надеюсь, «тайны Сесилии» для вас больше не существует?

– Не существует, – твердо ответила Эжен и постаралась не отводить взгляд.

– Вот и чудненько.

Эжен так и подмывало бросить ей: «Зато существует загадка и тайна Клавдии д\'Оранж, которую ты, всевидящая герцогиня, так и не сумела разгадать». Но в последнее мгновение все же промолчала. К чему излишние страсти?

– Я появлюсь к осени. И, возможно, увезу от вас графиню де Ляфер. Но к тому времени потрудитесь все воспитание своих девушек перестроить по нашему с вами разумению.

– Можете считать, что оно перестроено, – бросила Эжен уже на ходу.

Герцогиня посмотрела ей вслед и скабрезно ухмыльнулась: «Грехопадение состоялось. Да у этой стервозы Сесилии действительно настоящий талант. Никем пока что по достоинству не оцененный».

После той, первой, не совсем удачной вечеринки трактир Ялтуровича стал местом встречи офицеров. Вот только в два последующих дня Ольгица и Власта в трактире не появлялись, об этом Гяуру сообщил сам Ялтурович, с сожалением добавив, что теперь пророчица появляется у него слишком редко. А жаль, ведь, когда они наведываются, в трактире всегда много народа. Некоторые только для того и приходят, чтобы поглазеть на знаменитую прорицательницу, а то и попытаться расспросить о своей судьбе.

Правда, предвещать что-либо она берется крайне редко. Тем более что у нее самой появились какие-то сугубо житейские проблемы, которыми она занята вместе с Властой. Но все же, все же…

– У них что, в самом деле появились какие-то неприятности? – насторожился Гяур, в очередной раз выслушав сетование Ялтуровича. – Уж не исходят ли они от все того же квартирмейстера?

– Да вроде бы нет. Кажется, там что-то связано с бывшим имением Ольгицы да с ее родовым титулом.

– Которых ее незаконно лишили и которые она не способна вернуть себе?

– Там, прошу прощения, все слишком запутано. К тому же появились и еще какие-то более возвышенные, небесные дела… Но сегодня, как видите, обе женщины снова здесь. – И, чтобы как-то уйти от дальнейшего разговора на эту тему, тотчас же спросил у Сирко: – Ну что, предсказание Ольгицы относительно, прошу прощения, вашего дальнего похода за три земли пока еще не сбывается?

– Вы тоже верите, что оно может сбыться? – удивился Сирко.

– Пока что не верю.

– Это ваше дело. Я уже успел забыть о нем.

– О таком, прошу прощения, предсказании? – усомнился Ялтурович. – Ну что вы: о нем просто невозможно забыть. Грешно. Вам еще вина, пан Сирко? Впрочем, о чем я спрашиваю? Конечно же, еще.

– Да нет, хватит уже, хмельной руке сабля не родня. Не говоря уж о пистолете. А мы – рождены для войны. – Полковник достал несколько монет и положил их на стол перед Ялтуровичем. – Сегодня угощаю я.

– Сегодня угощали вы, – согласно кивнул Ялтурович, пробежав взглядом по монетам. – Некоторые берут у меня в долг. Вы еще не брали.

– Пока еще нет.

– Но расплачиваетесь, прошу прощения, честно. Когда не сможете – буду давать в долг, помня о вашей честности.

– Думаю, мы покинем этот город раньше, чем дойдем до жизни взаймы.

– Значит, все-таки надеетесь.

– Не на предсказание, пан трактирщик, не на предсказание. Вы-то сами пытались узнать свою судьбу?

– Я? – грустно улыбнулся трактирщик. – Прошу прощения, зачем?! Нет, действительно, зачем бедному еврею-трактирщику расспрашивать о своей судьбе? Она и так всем известна. Он живет до первого большого погрома. Да-да, до первого погрома. Об этом, прошу прощения, знают все: от бедного трактирщика до Господа Бога.

– Ну почему же так мрачно?

– Мрачно? Что вы! Скажите, пан полковник, – наклонился он к Сирко. – Когда, разбив польских рейтаров, вы со своим войском ворветесь в этот город, чтобы объявить его вольным, казачьим, вы ведь не станете громить семью бедного еврея Ялтуровича?

Сирко внимательно посмотрел на трактирщика. Тот не отвел взгляда. Он спрашивал совершенно серьезно. И рассчитывал на такой же серьезный ответ.

– Ни в коем случае, – коротко ответил Сирко. – Ни одну еврейскую семью в городке этом не трону.

– Видит Бог, я напомню вам это обещание, пан полковник. Даже под саблей, занесенной над моей головой, напомню.

– Наоборот, победу мы отпразднуем в вашем трактире, вместе с вами, – еще больше успокоил его Гяур, пытаясь свести весь этот разговор к шутке. – Назвав его трактиром «Казачья вольность».

– Э, нет, господа полковники. Тогда уж, прошу прощения, лучше сразу казните.

– Вы почему так всполошились, пан Ялтурович?! – не понял Сирко.

– Позволю себе заметить, панове полковники, что на том конце Каменца есть трактир моего старого друга Мойше Барского. Так мой вам совет: свою победу, если до нее таки действительно дойдет, вы лучше отпразднуйте у него. Чтобы потом, снова вернув себе Каменец, поляки не праздновали ваше поражение на пепелище, которое они оставят от моего трактира.

– Ох, Ялтурович, Ялтурович… – похлопал его по плечу Сирко. – Неистребимо ваше племя трактирское да крамарское, неистребимо. Как и ваша хитрость.

Последним из-за стола вышел Гяур. Все это время Власта внимательно наблюдала за князем. Взгляд ее постоянно был прикован к Гяуру, так что даже Ольгица, кажется, сумела заметить это.

– Чего ждешь? Выйди за ним, – вполголоса напутствовала она, как только князь поднялся.

– Но… как же я пойду? Он ведь не один.