Богдан Сушинский - Французский поход

Несмотря на довольно прохладное туманное утро, Вуйцеховский был без шляпы. Коротко стриженые волосы его, зачесанные на правую сторону, образовывали своеобразное кепи с гребнем посредине. Огромное кепи на огромной, совершенно не пропорциональной туловищу голове.

– Садитесь, господин полковник, садитесь. Я спутник недолгий и неутомительный. До пятой версты от Варшавы. Всего до пятой версты.

– Обычно предпочитаю верхом.

– Знаю, полковник, знаю: только верхом. Храбрый полковник. На коня – и в бой. – Когда Вуйцеховский говорил, все лицо его, все существо излучало какую-то особую доверительность и искренность. Он казался предельно, до глуповатой наивности, простецким, покладистым и откровенным. Всем своим видом, всем поведением, каждым словом, улыбкой – он как бы предупреждал, умолял своего собеседника: «Только не надо со мной мудрить! Будьте проще. Говорите откровенно. Излейте мне душу, как не изливали никому другому в этом мире».

– Вы прекрасный наездник – кто этого не знает? Один из лучших наездников Речи Посполитой от Гданьска до Каменца. Будь я таким же всадником, разве я стал бы утомлять вас тряской в этой мещанской карете? Правда, мой кучер уверяет, что его карета самая быстрая в Польше. Но кто ему поверит?! – расхохотался Вуйцеховский. – Кучер уверяет!.. Кучер Вуйцеховского! Нет, действительно, кто ему поверит? – похлопывал он спешенного Хмельницкого по локтю, подгоняя к подножке кареты.

«Похоже на арест? – мелькнуло в сознании Хмельницкого. И тут же полковник возмутился: – Этот? Меня? Какими силами? Драгунами поручика Ольховского?»

Он взглянул на поручика. Тот смотрел на помост, оставаясь совершенно отстраненным от того, что происходило у кареты. И уж, во всяком случае, не предвидел никакого конфликта.

– Всего пять верст от Варшавы, – продолжал вальяжно объяснять свое появление у постоялого двора Вуйцеховский, когда Хмельницкий уселся рядом с ним и дверца кареты закрылась. – Я, конечно, с удовольствием отправился бы вместе с вами навстречу кортежу короля. И королевы, – добавил он несколько поспешно. – Но дела, знаете ли. Чем дальше король от Варшавы, тем секретнее должен становиться его тайный советник.

– Так вы – тайный советник короля? – попытался вклиниться в поток его словес полковник, но Вуйцеховский принципиально не расслышал вопроса. Как потом убедился Хмельницкий, он, словно даром Божьим, обладал удивительной способностью не слышать то, чего слышать ему не хотелось. И в этом угадывался какой-то странный талант.

– Взгляните-ка на утреннюю Варшаву. Какой прекрасный город. Даже бывая в Париже, я всегда вспоминаю Варшаву, всегда. Особенно ее предместья. Но вы-то попадаете в Париж впервые. Ведь впервые же? – спросил он и, не дав полковнику возможности ответить, продолжил свой монолог: – Впервые в Париже! Господи, это ж сколько впечатлений!

– Остановитесь, тайный советник, – резко прервал его Хмельницкий. – Если уж вы пригласили меня в свой дилижанс, так будьте добры ответить, от кого вы узнали, что я отправляюсь на встречу с королем?

– Я уж испугался, думал, спросите, от кого я узнал о вашем вояже в Париж.

– Но я спросил о встрече с королем.

– Вас интересуют даже такие мелочи? Хотя, конечно, вы решили: то, что предпринимает король, может оставаться тайной даже для его тайного советника, а также советника коронного канцлера Оссолинского. Не огорчайтесь, так предполагают многие. От кого узнал? Ну, уж, во всяком случае, не от поручика Кржижевского. Так что вы, полковник, – наложил он свою маленькую ручонку на широкую руку воина, – можете по-прежнему полагаться на него. По-прежнему. Кржижевский умеет хранить тайны. О, таких людей в Варшаве теперь осталось немного. Все остальные, как правило, таинственно поисчезали вместе со своими тайнами.

«Вот это уже начало разговора, – заметил про себя полковник. – Чувствуется, что в этом болтуне заговорил тайный советник».

– Если говорить честно, господин Вуйцеховский, я кое-что слышал о вашей особе, – позволил себе солгать полковник. – И имею представление о том, с кем мне представилась честь коротать пять верст по направлению к Кракову.

– Это упрощает наше общение. Это сразу же все упрощает! – по-детски обрадовался тайный советник. – Кржижевскому вы по-прежнему можете полностью доверяться. А если он что-либо и проболтает по поводу вас, я откровенно скажу вам об этом. Теперь все в чем-то замешаны: в сговоре, заговоре, поддержке претендентов на трон, во всяческих обществах и монашеских орденах. Но вас это не касается. Вы – казаки, рыцари степей, вольные люди.

– Так что вас заинтересовало в моей поездке к королю?

– Ваши беседы с королем меня совершенно не интересуют.

– Но ведь вы только что говорили…

– …О Париже. Я говорил только о Париже. Меня информировали, что не далее как вчера у вас состоялась вторая, уже вторая, встреча с графом де Брежи. Не ошиблись?

– Не ошиблись.

– Их счастье, а то бы я оставил их без жалованья. Знаете, вокруг меня всегда крутится множество людей, которые только то и делают, что информируют меня, информируют… Всем кажется, что тайные советники только для того и существуют, чтобы все вокруг тайно информировали их обо всем на свете. В том числе о том, с кем встречаются послы дружественных Речи Посполитой королевств.

– И вам уже известно, о чем шла речь во время наших встреч с послом, графом де Брежи?

– В общих чертах. Не можете же вы требовать, чтобы я назвал имя человека, информирующего меня.

– Не могу.

– Граф де Брежи интересовался вашими отношениями с королем? Можете не отвечать, – вновь коснулся он руки Хмельницкого. – Я и так знаю, что интересовался. Водил по кабинету, показывал распятия, свезенные со всего мира… Кстати, иезуиты не одобряют увлечения этого скрытого гугенота «распятиями», не одобряют. Почему вдруг, задаются они вопросом, такое пристрастие к «распятиям»? Но бог с ними, с гугенотами.

– Вы хотели сказать: «С иезуитами», – как-то исподволь уточнил Хмельницкий.

– О, мне известно, как яростно вы ненавидите иезуитов, – мягко, доверчиво улыбнулся тайный советник, – как православно вы их ненавидите. Ну да бог с ними, с гугенотами, давайте лучше вернемся к вашей встрече с графом де Брежи. Не правда ли, он водил вас по кабинету, от «распятия» к «распятию», и все рассказывал, рассказывал. И, конечно же, расспрашивал: о короле, о королеве, об их советниках и недругах. Граф – очень чувствительный человек, он всегда чувствительно переживает каждую неудачу Марии Гонзаги. Вот что значит единородцы. Хотя его больше интересовали отношения между вами, казаками, и нами, поляками: следует ли ждать очередного восстания в Украине, и когда именно его можно ожидать. Наверное, он уже видит в вашей особе будущего вождя казачье-крестьянского восстания?